всего! Просто мечта!!
Дрожа от совершаемого святотатства, я даже смотреть себе запретила на несметные богатства, тысячной доли которых с лихвой хватило бы всем беднякам столицы на пожизненное, безбедное существование. Сглотнув, прошла мимо безумно красивых ваз времен прадедушки нашего Велиссия. Едва не взвыла при виде бесценного, невероятно крупного алмаза, что, как назло, красовался на самом видном месте. Беспрестанно вздыхая и мысленно прикидывая, что и сколько смогу рассовать по карманам и не свалюсь ли на обратном пути от неподъемной тяжести, миновала роскошные внутренние двери. Ступила во вторую, гораздо более скромную по размерам комнатку и незамедлительно увидела то, ради чего, собственно, пришла — небольшую резную шкатулку из красного дерева, скромно стоящую на низеньком столике возле дальней стены. Судя по узорам и тщательности исполнения, делал ее настоящий мастер. Вполне возможно, даже эльф — остроухие, как известно, с ума сходят от таких маленьких изящных вещиц. Но вот над ней…
Я пораженно замерла, неверяще и, вместе с тем, с бешено колотящимся сердцем глядя перед собой — поразительно исполненная картина была очень, очень стара. Но она и сейчас не потеряла ни яркости красок, ни безумного накала страстей, которые неведомый художник так остро запечатлел на древнем холсте. Даже красоты своей не утратила, словно это и не картина была вовсе, а настоящее окно в далекое прошлое.
Я никогда не знала, что кто-то может ТАК рисовать. Никогда не видела подобного совершенства, как не видела воочию странных существ, сплетенных в невообразимый клубок яростно сражающихся тел. Их было много, очень много — летающих призраков прошлого: чернокожих демонов Иира и их вечных противниц с ослепительно белыми крыльями и невыразимо прекрасными лицами, которые в момент страшной битвы казались одинаково искаженными болью и ненавистью. Они убивали друг друга, древние Повелительницы Бурь и смертоносные исчадия Иира. Убивали всюду, куда не бросаешь взгляд. Крылатые демоны страшны и чернокожи, покрыты костяными пластинами естественных доспехов, с устрашающими когтями и злобно оскаленными пастями, где сверкали огромные клыки. Их изящные и хрупкие противницы держали в руках сияющие белым пламенем мечи, без устали вонзали в мускулистые тела и бесстрашно бросались в самую гущу схватки, ломая лебединые крылья, беззвучно крича от боли, постепенно покрываясь алыми разводами, но при этом оставаясь такими же прекрасными, как и раньше. Демоны рвали их на части, резали острыми когтями, бешено ревели, когда слепящие жала из лунного света вонзались в их неподатливые тела. И умирали… все они безнадежно умирали на этом небесном поле, где некогда сошлись в последней, самой страшной битве. Умирали в ненависти, в ярости, в последнем броске пытаясь дотянуться друг до друга — и проклятые крылатые мужчины, и невыносимо красивые женщины в белоснежных одеждах жриц. Все умирали — неумолимо, без всякой надежды на спасение, круша близлежащие горы, руша мелькающие внизу, крохотные с такой высоты города смертных…
Лишь в одном углу не было ярости. Только в одном месте этого кровавого ада еще не разверзались небеса — там, где пронзенный осколком белого меча стоял на коленях черный демон с искаженным отчаянием лицом. Держал на руках умирающую девушку с жестоко обломанными белоснежными крыльями и горестно выл, проклиная вечную вражду двух древних народов. Вражду, которая не позволила ее спасти и которая через несколько минут убьет его самого. Красавица Миарисс была еще жива, и она с мукой смотрела на трепетно обнимающего ее демона — по-прежнему прекрасная, с белым от боли лицом и крупными глазами небесной нимфы. Ее руки нежно гладили его черное тело, губы что-то шептали, расплываясь в тающей улыбке, по гладким щекам катились слезы, но он не слышал — только смотрел на нее крупными черными глазами, позабыв про кипящую вокруг схватку и стремительно бегущие по белоснежной тунике ручейки темной крови. Тянулся к ней, но уже безнадежно опаздывал…
Я хорошо знала легенду о Падшем. Все мы знали ее с детства, как знали и то, что демоны Иира, как ни сильны они были, все же не победили в этой войне. Когда-то очень давно они просто ушли из нашего мира и больше не тревожили его. Но им не сочувствовали — слишком много крови было на этих когтистых руках, чтобы горе одного из них могло растопить лед многовековой вражды. Слишком много боли и печалей, слишком много погибших…
История эта проста и печальна, как печальна и грустна дошедшая до нашего времени старая легенда. Говорят, крылатая красавица однажды похитила сердце и душу Повелителя демонов. Захватила его в плен, одолела в долгом поединке, но не убила, как повелевал их Закон, не замучила и не отравила, как требовали старшие сестры. Просто не смогла, потому что неожиданно увидела в нем нечто, мимо чего не сумела пройти мимо. Что-то иное, совсем не то, о чем говорилось в кругу мудрых жриц. Она почувствовала его живое сердце и мятущуюся в сомнениях душу. Спасла его своей чистотой и сама не заметила, как влюбилась. А потом решилась на настоящее безумие: попыталась остановить древнюю вражду, захотела изменить устоявшийся порядок, удержать два народа от многовековой бойни. Спасти его от неминуемой гибели. Своей жизни не пожалела, вопреки воле сестер спустилась к нему, закрыла собой в той последней битве, потеряла крылья, жестоко поранилась и почти упала… но все равно не смогла. Не успела просто. А он не остался жить без нее, кинувшись в отчаянии на чужой меч. Тоже не смог. И ушел вслед за возлюбленной, бросив свой осиротевший народ растеряно бродить по развалинам, неверяще переглядываться да горестно вопрошать небеса: за что?!..
Грустная, я же говорила, история. И весьма поучительная, кстати, потому что не только демоны тогда страшно проиграли. Не только их могучий король пал в той последней битве. Но и Повелительницы Бурь потеряли свою венценосную крылатую сестру: считается, что Миарисс была последней королевой среди прекрасных небесных Дев. И так же, как Падший, навсегда покинула свой воинственный народ.
После этого ничего не досталось — ни демонов, ни их вечных противниц, ни высоких чертогов, ни поломанных крыльев. Ни крови, ни следа, ни пепла. Демоны Иира растворились во мраке времен. Повелительницы Бурь, как говорят, какое-то время еще жили среди обычных смертных. Но, лишившись своих давних врагов и потеряв большую часть воинствующих сестер, устав от боли и тоски по ушедшим, в конце концов, тоже покинули эту землю. Вот уже больше трех тысяч лет покинули, милостиво подарив ее людям, эльфам, гномам… а заодно, оставив на месте былой вражды старую, глубокую и болезненную, до сих пор не зажившую рану, которую спустя много веков так и назвали: Мертвая Пустошь.
Возможно, они и по сей день ведут свою затянувшуюся войну. Где-нибудь там, в другом мире, о котором мы не имеем никакого понятия. Возможно, где-то остались следы их былого присутствия. Я не знаю. Легенды умалчивают. Возможно, все так и было, а может, это — просто старая сказка, которой никогда не суждено стать правдивой историей. Вот только мне сейчас немного не до нее: оторвавшись от созерцания картины и бережно приподняв легкую крышку шкатулки, я заворожено уставилась на второе за сегодняшний вечер чудо — крупную голубую жемчужину, лежащую внутри на красной бархатной подушечке. Вот он, мой новый амулет. Мощный, невероятно чистый, налитый силой по самое горлышко… тот самый, что так долго будоражил ум моего маленького хранителя. Но теперь я его понимала. Рум был прав: его нам хватит на всю оставшуюся жизнь.
У меня даже мурашки по коже пробежали, когда я коснулась гладкого, будто полированного бока. А потом бешено колотящееся сердце и вовсе остановилось, потому что голубая красавица неожиданно потеплела в ответ и обняла мои руки нежным голубым сиянием. Это было сродни прикосновению любящей матери, которой у меня никогда не было, как ласковые руки сестры, которой я никогда не знала. Как мягкая улыбка подруги, защитницы и наставницы. Как прикосновение родной души, которую я думала, что уже никогда не найду.
Я, не сдержавшись, прижала обретенное сокровище к груди, баюкая и откуда-то понимая, что она тоже ждала здесь сотни, а может быть, тысячи лет. Тихо лежала в своем бархатном убежище и терпеливо ждала, пока ее не коснутся мои дрожащие от волнения пальцы. А теперь искренне радовалась, что дождалась, наконец, этой встречи. Нашла меня, увидела, признала. Точно так же, как признавала и радовалась ей я. Потому что это было действительно что-то мое, родное. Что-то ужасно знакомое, чего я все никак не могла вспомнить, но откуда-то твердо знала, что теперь не отдам эту драгоценность никому и никогда в жизни. Ни за злато, ни за серебро, ни за какие коврижки. А если и отпущу когда-нибудь, то только с последним вздохом.
Сглотнув удушливый ком в груди, я быстрее молнии сменила прежнюю капельку амулета на новую защитницу, подцепила ее круглые бока на специально выточенные в подвеске шипы. Снова надела серебряную цепочку на шею и тихонько шмыгнула носом, чувствуя необычайное умиротворение, которое так
