следователь, или оба – названы «чужаками».
– Но что вы сделали с котом, – спросил Нан, – не на острове, я полагаю, оставили?
Келли сидел и смотрел куда-то мимо Нана.
– Нет, – сказал он, – я по пути пролетал над Чахарскими горами. Там множество действующих вулканов. Я взял исследовательский зонд, посадил туда кота, задал координаты и отстрелил капсулу.
– И на что вы надеетесь? Что Ир больше никогда не объявится у вейцев?
– Я надеюсь, что Ир больше никогда не объявится у землян, – Келли заговорил очень тихо, и слегка запинаясь. – Вы живете среди вейцев, Нан, а я – среди землян. Вы думаете о Вее, а я – о Земле. У Земли хватает ума учредить санитарный контроль, чтоб не занести на землю вейскую филлоксеру. Потому что от этой безобидной на Вее болезни на Земле не останется ни одного виноградного куста. Возиться с тем, что опасно для винограда – это мы понимаем, убытки ведь можно статистически измерить. А возиться с тем, что опасно для человечества – это у нас называется новыми горизонтами в познании мира: все то, от чего нельзя подсчитать прямые финансовые убытки, у нас именуется прогрессом. Мне не нравится, во что Ир может превратить людей; и мне страшно думать, что будет, если кто-то разберется, как он действует на человека.
Я не верю, что Иршахчан основал свою империю без помощи Ира, иначе бы, простите, Нан, вы, кажется, другого мнения, такая нечеловеческая шутка ему бы просто не удалась. Но это было две тысячи лет назад, и сейчас у вейцев – иммунитет против Ира, им плевать на любую идеологию, если не слишком уж их искушать. А у землян этого иммунитета нет, история возвращения «Ориона» – тому свидетельство.
Келли помолчал.
– Когда Ир загадывает свои загадки – у них всегда существует решение, и это решение всегда единственно правильное. Ир – и сам загадка с единственно правильным ответом. Он – чей-то: божий, дьявольский, инопланетный. Так вот я, например, не хочу, чтоб эта загадка была отгадана. Потому что существует несколько аксиом нашей культуры, и одна из них гласит: «неизвестно, кто сотворил человека». Это позволяет каждому выбирать свой ответ. И кажется, называется свободой воли. Так вот – я не хочу, чтоб на загадку нашем существования был дан всем сообща единственно правильный ответ. Вы правы, Нан – мне был дан уникальный шанс, я не мог его упустить. У меня такая профессия – охранять.
Нан молча сидел на чужом в этой комнате резном стуле, опустив голову и глядя мимо Келли. Потом он встал, неспешно расправляя складки платья.
– До свиданья. У меня дела в управе.
Но у двери обернулся и добавил:
– А вам не приходило в голову, полковник, что ваш уникальный случай мог быть подстроен самим Иром? И что ваше решение – тоже из числа тех единственно правильных, которые диктует Ир?
Келли не ответил. Вместо этого он потянулся и щелкнул кнопкой под экраном. Нан вздрогнул: он понял, что Келли давеча не выключил аппаратуру, а просто переключил ее на запись.
Нан вышел, прикрыв за собой дверь комнаты и остановившись в коридоре. Некоторое время в кабинете все было тихо. Потом по слышался скрип стула и шаги Келли. Щелкнула раз и не щелкнула другой дверца сейфа. Опять шаги и скрип стула. Потом пауза, и звук, никогда не слышанный в стенах желтого монастыря: тихий шип лазера, ударившего с предельно короткого расстояния.
Нан повернулся и медленно пошел по коридору наверх. «Изо всех встретившихся на вашем пути вы помиловали только разбойников», – сказал Айцар. Но, в конце концов, это был лишь вопрос времени – ракеты не пропадают, как иголки.
На дворе уже совсем стемнело. На землю легли светлые полосы от лун.
Ворота монастыря были распахнуты: вечерний Харайн тихо светился вдали. Бьернссон, закончив свою работу, громоздил друг на друга пустые рассадные ящики.
– Ну что, потолковали с Келли по душам? – окликнул он Нана, когда тот проходил мимо. – Надобно сказать, что в этой истории вы действовали гораздо проворней, чем он.
– Может быть, на его месте я действовал бы так же, – пожав плечами, ответил Нан.
