начали возвращаться в Москву. Вскоре и я получил из Москвы уведомление руководства газеты о том, что по причине прекращения в дальнейшем валютных переводов из Москвы в мой адрес мне надлежало рассчитаться по всем долгам с японцами, распродать все редакционное имущество, свернуть работу корпункта и покинуть Японию к тому моменту, когда все денежные средства будут исчерпаны.
Печальной была для меня работа по ликвидации корпункта 'Правды' в Токио. Ведь я же создавал этот корпункт тридцать четыре года тому назад, в 1957 году. Жалко было за бесценок распродавать и мебель, и оборудование рабочего помещения, и автомашину. Японцы к подержанным вещам относятся с большим предубеждением, а потому наглецы-оценщики предлагали за все, что имелось в корпункте, какие-то смехотворные цены, хотя и мебель и прочая утварь смотрелись, на мой взгляд, вполне прилично.
В эти же ноябрьские-декабрьские дни было много у меня прощальных встреч с моими японскими друзьями и знакомыми. Когда о закрытии токийского офиса 'Правды' сообщили некоторые из токийских газет, то в корпункт стали приходить репортеры для выяснения причин моего отъезда из Токио. Таить мне от них тогда было нечего: тяжелое финансовое положение старейшей и до последнего времени самой престижной советской газеты, оказавшейся в опале у нового руководства страны, воспринималось тактичными японцами с пониманием и видимостью сочувствия на лицах, хотя в их сочувствии я, естественно, не нуждался и сочувствию этому не верил.
Вспоминается мне больше другое. Запрет, наложенный в то время ельцинистами на деятельность КПСС, и превращение 'Правды' из органа Центрального Комитета партии в обыкновенную коммерческую газету сняли с меня как представителя этой газеты все прежние обязательства партийного порядка. В последние месяцы и недели своего пребывания в Токио я уже не чувствовал себя связанным теми жесткими нормами 'особых отношений', которые сложились в предшествовавшие десятилетия между КПСС и КПЯ. Не было у меня больше за спиной Международного отдела ЦК КПСС, предписывавшего мне, как и другим зарубежным собкорам 'Правды', выдерживать в своих статьях и своих отношениях с компартией Японии ту политическую линию, которая проводилась кремлевским руководством. И это позволило мне в конце своего пребывания в Японии не обращать особого внимания на капризы руководства КПЯ и общаться свободно со всеми теми японскими коммунистами, которые в свое время были исключены из КПЯ за свои дружеские чувства к Советскому Союзу и заклеймены партийным руководством как 'раскольники', 'ренегаты' и 'советские агенты'.
Так, я с благодарностью принял в те дни приглашение группы друзей видного деятеля японского коммунистического движения Сиги Ёсио, исключенного из КПЯ в начале 60-х годов за свои дружественные связи с КПСС и Советским Союзом, участвовать в их собрании, посвященном его памяти (Сига умер тремя годами ранее).
Все предыдущие годы я вынужден был воздерживаться от встреч с этими приятными для меня людьми, чтобы не осложнять и без того скверных отношений КПСС с КПЯ. И только осенью 1991 года я без оглядки на Старую площадь Москвы мог позволить себе провести день среди них, выступить перед ними с воспоминаниями о Сиге и сказать о том глубоком уважении, которое я питал к этому замечательному японскому революционеру, бесстрашному другу Советского Союза. И мне было радостно на том же собрании услышать из уст супруги-вдовы Сига, милой, приятной старушки, о том, что и Сига-сэнсэй отзывался хорошо обо мне...
Попрощался я и с теми японскими коммунистами, которые, не порывая с КПЯ, тем не менее сохраняли добрые связи со мной. В числе их был упоминавшийся мною ранее руководитель фирмы 'Искра' Исикава Сиро, проявлявший не раз участливое отношение к работе корпункта 'Правды'. В дружественной, теплой атмосфере прошло и мое расставание с главным редактором газеты 'Асахи' Накаэ Тоситада, который устроил в здании редакции прощальный обед по поводу моего отъезда.
Расставаясь с Японией в декабре 1991 года, я не был уверен в том, доведется ли мне когда-либо побывать еще раз в этой стране - стране, в которой я прожил в общей сложности 15 лет своей жизни. Для меня это были, пожалуй, самые интересные. самые насыщенные впечатлениями и живой, творческой работой годы. За это время в качестве журналиста мной было написано и опубликовано в 'Правде' более 800 статей и заметок.
Правда, в Японии оставалась тогда моя дочь Светлана Латышева, окончившая тремя годами ранее японское отделение Института стран Азии и Африки при МГУ и находившаяся на длительной стажировке в качестве работника отдела рекламы крупной японской торговой фирмы 'Такасимая'. Так что полного разрыва связей с Японией вроде бы и не произошло.
С приятелями, журналистами и посольскими работниками, я распрощался накануне, а потому 15 декабря 1991 года на аэродром Нарита я выехал из опустевшего помещения корпункта без излишней прощальной суеты. Сопровождали меня, жену и сына до аэропорта лишь дочь и секретарь-референт корпункта добрая и заботливая Ногути-сан, а вез нас на аэродром в тассовском микроавтобусе всегда жизнерадостный улыбчивый и внимательный шофер токийского отделения ТАСС Имаи-сан.
В своем багаже я увозил из Японии десяток ящиков книг, газетных вырезок и рукописей с расчетом на будущую работу в Москве. А вообще говоря, думать о том, как пойдут мои дела на Родине, тогда как-то не хотелось. Все было крайне неопределенно, нестабильно. Ведь именно в те декабрьские дни 1991 года там, в Москве, трагически рушилось то великое советское государство, которое дало мне путевку в жизнь, которым я гордился, которому я честно служил и которое всегда проявляло ко мне благожелательное, доброе отношение.
Часть VII
РОССИЙСКОЕ ЯПОНОВЕДЕНИЕ
В ЧЕРНЫЕ ГОДЫ ЕЛЬЦИНСКОГО ПРАВЛЕНИЯ
(1991-2000)
Глава 1
РАЗМЕЖЕВАНИЕ ЯПОНОВЕДОВ
НА СТОРОННИКОВ И ПРОТИВНИКОВ
ПРОЯПОНСКОЙ ПОЛИТИКИ ЕЛЬЦИНА - КОЗЫРЕВА
Как меня отстранили от работы в отделе Японии
Возвратившись в Москву после ликвидации токийского корпункта 'Правды', я, естественно, рассчитывал, как это было дважды в прошлом, вернуться на свое прежнее место работы - в Институт востоковедения Академии наук СССР. Иных мыслей у меня не возникало. Не было у меня намерений искать для себя в Институте каких-либо административных должностей. Это исключалось уже потому, что в соответствии с уставом Академии наук лица в возрасте старше 65 лет (а мне тогда было уже 66) не могли занимать в академических институтах руководящие посты (исключение делалось лишь для академиков и членов-корреспондентов, которым, как предполагали авторы устава, старческий маразм не грозил и в 80, и в 90 лет).
Но даже если бы какие-то административные или научно-организационные виды работы и были бы мне предложены, все равно я отказался бы от таких предложений. Пределом моих помыслов была должность научного сотрудника (будь то главный, ведущий или старший), работающего по какой-либо из проблем современной Японии и, что самое существенное, работающего на дому в своей личной библиотеке на привезенных из Японии материалах. В этом случае я был бы избавлен от необходимости часто являться в институт, растрачивая там попусту время на заседания, беседы с коллегами и другие непродуктивные занятия.
Будучи в Японии, я между прочим постоянно покупал новые книги и пополнял свое досье газетными и журнальными вырезками, а также книжными публикациями по нескольким возможным темам моей будущей работы в Москве. В первую очередь я предполагал тогда работу по подготовке обновленного второго издания моей книги 'Семейная жизнь японцев'. Но не исключал я возможности и разработки той темы, которой во время моего длительного пребывания в Японии мне приходилось заниматься постоянно, неоднократно посвящая ей свои публикации в 'Правде' - темы территориального спора Японии с нашей страной.
При этом я был уверен в том, что разработку задуманных мною в Японии тем мне предстояло вести в рамках отдела Японии - того подразделения института, которое возглавлялось мной в общей сложности на протяжении четырнадцати лет. Да и о каких других из отделов института могла по моим понятиям идти речь, если на протяжении всей своей предыдущей сорокалетней научной и журналистской работы я писал и статьи, и книги лишь об одной стране - Японии и прожил в этой стране, если суммировать все сроки моего пребывания там, почти 15 лет.
Но изменение ситуации в России, как мне вскоре стало ясно, привело тогда к большим переменам и в стенах института. Приход к власти 'демократов' во главе с Б. Ельциным повлек за собой кадровые перетряски не только в министерствах и прочих государственных ведомствах, но и во многих академических учреждениях, особенно в тех, которые занимались общественными науками и были связаны с ЦК КПСС. В таких институтах после августовского переворота 1991 года влияние повсеместно обрели перевертыши,
