Е. М. Жукова, Н. И. Конрада, Х. Т. Эйдуса и других участников этого заседания, так как их оценки революционных событий, происшедших в Японии в середине XIX века, оказались неоднозначными. К сожалению, большинство из выступавших не имели при себе письменных текстов своих выступлений, а стенографистки по финансовым причинам приглашены не были. Что же касается протокольных записей, ведшихся сотрудниками отдела, то они оказались слишком краткими, и в результате нам не удалось опубликовать тогда сборник материалов этой конференции. Тем не менее те, кто на ней присутствовал, остались довольны прослушанной ими дискуссией.
Наряду с проведением совместных с внештатными японоведами научных конференций чаще стали проводиться в отделе по моей инициативе и встречи с известными людьми, причастными к формированию нашей политики в отношении Японии.
Так, например, где-то в 1968-1969 годах выступил у нас в отделе заместитель министра иностранных дел В. М. Виноградов, который в предшествовавшие годы был советским послом в Японии. Имя Виноградова редко упоминается в нашей литературе, посвященной истории советско-японских отношений. А между тем он внес, пожалуй, более реальный вклад в экономическое сотрудничество двух стран, чем его предшественники. До своего назначения послом в Японию он долгие годы работал на ответственных должностях в министерстве внешней торговли СССР, а потому куда лучше карьерных дипломатов был подготовлен для решения нелегкой задачи налаживания тесных взаимовыгодных контактов с деловыми кругами Японии и втягивания японских бизнесменов в долговременное сотрудничество с нашими хозяйственными ведомствами. Ему принадлежала важная роль в закладывании основ крупномасштабных советско-японских программ совместной разработки естественных ресурсов Сибири и Дальнего Востока, практическая реализация которых началась несколько позже - в начале 70-х годов.
Как человек В. М. Виноградов резко отличался от своего предшественника Н. Т. Федоренко. Он не был искушен ни в знании японской культуры и литературы, ни в умении завораживать собеседников высокопарным красноречием и великосветскими манерами. Это был человек прямолинейный, простой, а временами грубоватый, в кабинете которого после его появления в Токио в обиход вошла иная, чем при Федоренко, подчас ненормативная, русская речь. На второй план отошли, по рассказам его помощников, встречи с японскими литераторами, артистами и учеными. Зато главный упор был сделан на реализацию взаимовыгодных деловых связей с японцами, и в этом деле был достигнут ощутимый прогресс.
Приезд В. М. Виноградова в наш отдел и его откровенные реалистические оценки состояния советско- японских отношений и перспектив их развития стали для наших японоведов наглядным свидетельством большой пользы от контактов отдела с представителями практических учреждений, в ряде отношений лучше нас, книжных работников, знакомых с реальным положением дел как в нашей стране, так и в Стране восходящего солнца.
А как-то в 1970-1971 годах пригласил я в институт и своего коллегу по работе в 'Правде' Всеволода Овчинникова, ставшего вместо меня в 1962 году собственным корреспондентом 'Правды' в Японии, но к тому времени уже вернувшегося в Москву. Поводом для встречи с ним японоведов института явилась опубликованная тогда в Москве его книга 'Ветка сакуры', получившая сразу же восторженные отклики широкой столичной общественности. Выход в свет этой книги стал поистине большим событием в японоведении, хотя сам Овчинников, китаист по образованию, до приезда в Японию мало знал эту страну и не был знаком с японским языком. Но эти пробелы были искуплены сторицей выдающимся журналистским талантом Овчинникова. Во всех его публикациях неизменно присутствовали широкий культурный кругозор, тонкий юмор и исключительная способность проникновенно писать о людях, с которыми он встречался. Все эти замечательные качества Овчинникова как журналиста проявились на страницах 'Ветки сакуры' - самой лучшей из всех его книг. Не случайно она сразу же была издана в Японии тремя издательствами, а в Союзе была отмечена премией В. В. Воровского, присуждавшейся в те годы авторам лучших произведений советских писателей-публицистов.
Выход в свет книги 'Ветка сакуры' стал знаменательным событием для советских японоведов. Дело в том, что Овчинников впервые из наших авторов, писавших о жизни и быте японцев, попытался выявить специфику их национального склада характера и мышления. Говоря иными словами, книга стала первой попыткой нашего соотечественника проникнуть в душу японца, попыткой талантливой, а потому создавшей у читателей впечатление абсолютной достоверности и непогрешимости суждений и выводов ее автора.
В то же время специалистам-японоведам были видны и некоторые недостатки названной книги, о которых ее восторженным почитателям было бы бесполезно в те дни говорить, так как книга безоговорочно принималась ими 'на ура'. Поэтому многим сотрудникам отдела хотелось встретиться лицом к лицу с ее автором и в его присутствии поговорить о содержании книги более обстоятельно, со знанием дела. Именно такая встреча и состоялась на расширенном заседании отдела, участие в котором приняли не только японоведы, но и другие сотрудники института - почитатели таланта автора.
Может быть, не все, что говорили японоведы на встрече, было приятно слышать Всеволоду Овчинникову, привыкшему лишь к похвалам, но все-таки и в моем выступлении, и в выступлениях Н. Чегодарь, Л. Гришелевой и некоторых других специалистов отмечались не только всем очевидные достоинства книги, но и ее слабые стороны. В частности, отмечалось, что в оценках быта и нравов японцев Овчинников зачастую полагался на сведения и суждения, почерпнутые им из книг американских авторов, изданных в довоенные и военные годы, в том числе на давно устаревшие сведения и суждения американки Бенедикт Рут - автора книги 'Хризантема и меч', ставшей в США бестселлером военных лет. Отмечено было при этом, что в итоге американской оккупации и революционных преобразований, свершившихся в Японии в послевоенные годы, не только условия материального быта, но и менталитет и мировоззрение японцев претерпели глубокие перемены, и что приводимые в 'Ветке сакуры' длинные цитаты из книг о японцах, изданных пятьдесят, а то и сто лет назад, уже не годились для понимания таинств 'японской души' 70-х годов двадцатого века.
Надо отдать должное Овчинникову, что подобную критику он воспринял спокойно и, более того, во втором издании своей книги в какой-то мере учел некоторые пожелания своих коллег-японоведов. Употребляя здесь слово 'коллег-японоведов' я не ошибся, так как после выхода в свет 'Ветки сакуры' ее автор, считавшийся ранее китаистом, прочно вошел в число авторитетных отечественных знатоков Японии и таковым, разумеется, войдет в историю советского японоведения.
Научный авторитет и влияние в кругах московских японоведов отдела Японии зависели, конечно, не столько от численности его коллектива и активности его руководства в организации различных совместных конференций и симпозиумов с японоведами других академических и учебных заведений, сколько от объема и качества той научной продукции, которую отдел был способен создавать. Мне это было ясно, и потому в конце 60-х - начале 70-х годов мои усилия как руководителя были направлены на то, чтобы исследователи отдела охватывали бы больший, чем прежде, круг тем и чтобы большее, чем прежде, число сотрудников включалось в разработку тех проблем, которыми отдел раньше не занимался. Свою задачу я видел во всемерном содействии скорейшему завершению и выходу в свет без задержек в институте и издательствах плановых монографий и статей моих коллег. Добрые, дружеские отношения с руководителем главной редакции восточной литературы издательства 'Наука' Олегом Константиновичем Дрейером, а также с другими ответственными работниками этой редакции позволяли избегать конфликтных ситуаций, возникавших нередко между авторами и редакторами из-за несговорчивости обеих сторон. Может быть, кому-то из работников отдела Японии мое содействие скорейшему выходу в свет их работ и не казалось существенным, но цифры говорили о том, что за период с 1966 по 1973 годы публикуемость подготовленных в отделе рукописей заметно возросла. В эти годы в отделе был подготовлен и вышел в свет ряд содержательных книг. К их числу относились, например, книга Х. Т. Эйдуса 'История Японии с древнейших времен до наших дней' (1968), книга В. А. Попова 'Развитие капитализма в сельском хозяйстве Японии' (1970), книга В. А. Власова 'Обрабатывающая промышленность современной Японии' (1972), книга С. И. Вербицкого 'Японо-американский военно-политический союз' (1972), книга И. К. Державина 'Сока Гаккай Комэйто' (1972), книга П. И. Топехи 'Рабочее движение в Японии' (1973). Положительные отзывы советских японоведов, да и не только японоведов, получила публикация второго обновленного и расширенного издания справочника 'Современная Япония'. Мне как ответственному редактору этой книги пришлось тогда затратить немало времени на увязывание работы 40 японоведов - авторов этого довольно объемного труда.
Какая-то лепта была внесена мной и в разработку и согласование с дирекцией института тех научных
