внимание к ним или заботу о них. Много раз я видел их плачущими в момент, когда кто-нибудь из наших соотечественников (чаще всего это были рабочие строек, трудившиеся бок о бок с японцами) радушно делился с ними бутербродами с колбасой или куревом или просто добродушно похлопывал их по плечу, выражая свое сочувствие простецким вопросом: 'Ну что скажешь, брат японский? Крепись: придет время, и поедешь к своим гейшам'. Слезы на глазах были и у знакомых нам японских солдат при нашем отъезде в Москву: долго стояли они у лагерных ворот, провожая печальными взглядами грузовик со скамейками в кузове, на котором мы отправились на железнодорожный вокзал.
К началу 50-х годов Московский институт востоковедения продолжал оставаться единственным общеобразовательным высшим учебным заведением столицы, в котором готовились специалисты- востоковеды со знанием японского языка. Я не упоминаю здесь такие ведомственные учебные заведения как Военный институт иностранных языков при министерстве обороны, готовивший японоведов-военных переводчиков, и Высшую дипломатическую школу при министерстве иностранных дел, студенты которой получали лишь довольно ограниченное представление о японском языке. Казалось бы, при таких обстоятельствах спрос различных государственных ведомств на молодых людей, овладевших японским языком, должен был быть достаточно высок. Но в действительности ситуация была иной: отношение нашей страны с Японией, находившейся под контролем оккупационной армии США, складывались в условиях усиления 'холодной войны' крайне плохо, а потому контакты с Японией в начале 50-х годов шли на убыль, что вело к сокращению потребности государственных учреждений в специалистах-японоведах.
В отличие от выпускников-китаистов, которых различные практические организации и ведомства вербовали себе на работу еще до окончания института - столь велика была в них потребность, спрос на выпускников-японоведов был ограничен. По этой причине многие из моих однокашников, окончивших МИВ летом 1949 года, были вынуждены соглашаться на работу не по специальности. Хотя в соответствии с дипломами выпускники японского отделения института получали квалификацию 'референтов-переводчиков по Японии', тем не менее многим из них пришлось в дальнейшем работать в учреждениях, не имевших никакого отношения к Стране восходящего солнца, в частности в общеобразовательных школах в качестве преподавателей английского языка. Правда, значительная часть выпускников мужского пола поступила тогда на работу в закрытые военные учреждения, связанные с МГБ и МВД, где в перспективе не исключалась и работа по специальности. Что же касается меня, то мне как и Д. Петрову, В. Денисову и нескольким другим выпускникам-японоведам, получившим дипломы с отличием, дирекция МИВ предложила поступить в аспирантуру института. Для меня это была большая удача, т.к. научная работа вполне отвечала моим помыслам о будущем.
Глава 2
АСПИРАНТСКАЯ ЖИЗНЬ
НАЧИНАЮЩЕГО ЯПОНОВЕДА
В КОНЦЕ 40-х - НАЧАЛЕ 50-х ГОДОВ
Почему возник вопрос о фашистской
сущности власти японской военщины
Три года аспирантуры не были для меня потерянным временем. Это был период, когда в отличие от студенческих лет у меня было больше свободы, больше возможности планировать свои занятия по собственному усмотрению. В студенческие годы уйма времени уходила на ежедневные поездки в институт на лекции и практические занятия. А после лекций приходилось часто задерживаться в институте допоздна по делам, связанным с общественной работой. С домашними же занятиями приходилось сидеть обычно по вечерам. Иное дело аспирантская жизнь - в первый год, когда требовалось сдать кандидатские экзамены, я мог целыми днями читать нужную литературу либо дома, либо в библиотеках, планируя свое время так, как мне было удобно. А два последних года меня целиком захватила работа над диссертацией.
Именно тогда приучил я себя к повседневному труду за столом и, что самое важное, к умению отказывать себе в таких удовольствиях как частые встречи с друзьями, регулярные занятия спортом или увлечение чтением художественной литературой. Отчетливо понимая, что аспирантуру мне надо было закончить в срок, т.е. за три года сдать экзамены и положить на стол готовую диссертацию, я двигался к цели довольно-таки упорно, позволяя себе отдых и развлечения лишь в каникулярные дни. Мне нисколько не жаль того времени, которое в годы аспирантуры было затрачено главным образом на получение знаний и навыков самостоятельной работы над текстами собственных рукописей. Такие навыки обретаются не сразу. Проходят годы, прежде чем у молодого научного работника появляется умение сосредоточиваться, потом давать ход мысли, потом, когда мозг втягивается в работу, ловить и фиксировать каждую возникающую мысль на бумаге, а затем приводить все написанное в порядок, редактируя и шлифуя текст. Также, вероятно, работают и писатели. Разница только в том, что мыслью писателя движет чаще всего его фантазия, а мысль научного работника должна переваривать и приводить в систему собранные им сведения и высказывания предшественников.
Помогло мне сосредоточиться на аспирантских занятиях и тогдашнее весьма скромное имущественное и финансовое состояние моей семьи, включавшей жену - такую же аспирантку, как я,- и мать. Мой семейный и личный бюджет не позволял мне отвлекаться от аспирантских занятий и допускать в своем повседневном быту какие-либо излишества. Не стоит в данном случае считать излишеством летние поездки по дешевым туристским путевкам на Кавказ и Черное море. Деньги на эти путевки выкраивались из наших скромных аспирантских стипендий, хотя в те времена, в отличие от нынешних, размеры этих стипендий были достаточно велики, чтобы не нищенствовать, а жить на уровне среднего служащего какой-либо государственной конторы (аспирантская стипендия в МИВе составляла в те годы около одной тысячи рублей в месяц). В ходе летних поездок на юг мне и жене приходилось соблюдать строгий режим экономии и расходовать деньги по минимуму с расчетом, чтобы к моменту возвращения в Москву еще оставалось бы несколько рублей на оплату такси для переезда от вокзала до дома. О 'красивой' жизни на юге осталось у меня такое впечатление: в 1950 году мы с женой путешествовали на лайнере 'Россия' из Одессы в Сочи, купив самые дешевые палубные билеты. Три ночи в Одессе, Ялте и Новороссийске мы спали, как бомжи, под открытым небом на продуваемых холодным ветром скамейках палубы, уступая днем места на этих скамейках важным персонам первого класса.
Предельно скромны были в период аспирантуры и еда, и одежда, и обстановка той маленькой четырнадцатиметровой комнаты в общей квартире старого дома в Зарядье, в которой в дневные часы мне приходилось временами работать над диссертацией.
Случился, правда, в те годы один зигзаг в моих аспирантских занятиях. Постоянная ограниченность в деньгах побудила меня на втором курсе аспирантуры к поиску побочных заработков. Поводом тому послужила встреча с одним из моих сокурсников, который поведал мне, что он неплохо зарабатывает на чтении лекций в качестве 'члена-соревнователя' общества 'Знание'. 'Напиши лекцию, например, на тему о политической ситуации на Дальнем Востоке,- сказал он,- отдай ее на утверждение в правление общества 'Знание', а затем, если текст лекции будет утвержден, тебе выдадут путевку 'Общества' на чтение в различных аудиториях. Пока ученой степени у тебя нет, будешь называться 'членом-соревнователем'. Платить тебе будут, разумеется, меньше, чем кандидатам наук или докторам, но читай лекции почаще - и будешь зарабатывать столько же, сколько и доценты. Во всяком случае, это будет в два раза больше, чем твоя нынешняя аспирантская стипендия'. Такой совет показался мне соблазнительным, и вот, отложив в сторону работу над диссертацией, я занялся написанием лекции, придумав ей претенциозный заголовок: 'Победа революции в КНР и перспективы развития революционного движения в Юго-Восточной Азии'. Написание текста этой лекции отняло у меня почти месяц, так как за отсутствием на русском языке книг, статей и прочей информации по взятой мною теме мне пришлось пойти в библиотеки и углубиться в иностранные книги и зарубежную периодику. Занимался я этой темой ежедневно с утра и до вечера. Когда же месяц спустя я принес с трепетом в правление общества 'Знание' свой опус, отпечатанный за плату на машинке, то референт, сидевший в правлении, смерил меня равнодушным взглядом, взял рукопись, небрежно бросил ее на стол и пообещал вернуть с отзывом недели через две. Прошло, однако, более пяти недель, прежде чем мне вернули рукопись назад вместе с убийственным отзывом, подписанным неким кандидатом наук М. Коганом. Начинался этот отзыв, как помнится, так: 'Вместо того чтобы опереться на основополагающие указания, содержащиеся в докладе Г. Маленкова на минувшем пленуме ЦК КПСС, молодой автор лекции занялся изложением какой-то отсебятины, что недопустимо для лектора общества 'Знание'...' И в таком разгромном духе был выдержан почти весь текст этого отзыва. И лишь в конце была выражена надежда, что в случае 'коренной переработки рукописи' автору может быть доверено ее использование в качестве лекции. Я взял отзыв и молча удалился, обманутый в своих ожиданиях, посрамленный и глубоко возмущенный несправедливостью и высокомерием рецензента. Но после зрелых
