Разумеется, там должны были встречаться свои, особенные отморозки, специфически оттардинашпурские — отморозки, которые, только войдя в какой-нибудь оттардинашпурский бар или ресторан, тут же дают всем вокруг знать о том, что они именно отморозки. Но чужаку — скажем, заезжему американцу — наверняка было бы трудно их распознать. Читра, конечно, была умница, но Ронни Нил мог оказаться для нее все равно что письмо на чужом языке, поэтому я решил присматривать за ней, чтобы в случае необходимости сразу прийти на помощь.
Ронни Нил присел рядом с ней, и они принялись тихо беседовать. Я не мог расслышать ни слова из того, что они говорили, и меня это бесило. Я даже решил было встать, подойти к ним и вклиниться в разговор, но идея эта показалась мне не слишком удачной: я прекрасно понимал, что буду выглядеть полным идиотом и положение мое от этого только ухудшится.
Пока что дела у меня шли не так уж плохо. На прошлой неделе, наскоро откупорив пару жестянок пива «Миллер» и высосав их содержимое, я набрался смелости, подсел к Читре и как бы невзначай представился. Она внимательно выслушала мои советы о том, как следует продавать книги, посмеялась над несколькими байками из истории моих книготорговых похождений, и это был настоящий смех — искренний, заразительный, почти судорожный, он сотрясал все ее тело. Читра же, в свою очередь, рассказала мне о том, какие книги она любит, о том, что с осени она станет учиться в колледже Маунт-Холиок[19] и уже решила, что в качестве профилирующих возьмет сразу две специальности: сравнительную культорологию и философию. Она сказала, что ей нравится жить в Штатах, хотя очень не хватает индийской музыки, привычной дешевой еды, какой торгуют на улицах, и манго десяти разных сортов, которые в Индии можно купить на каждом рынке. Словом, разговор получился исключительно приятный и многообещающий, одна беда: когда я отважился его завести, было уже два часа ночи, и как только мне наконец удалось немного унять нервную дрожь, Читра вдруг решительно объявила, что ей совершенно необходимо хотя бы немного поспать.
Когда я вновь увидел ее на следующее утро, то лишь поздоровался и вежливо улыбнулся, боясь выдать свою симпатию. И сейчас я тоже не двинулся с места, стараясь не смотреть на Читру и Ронни Нила, лишь иногда украдкой бросая в их сторону быстрый взгляд. Потом я присел в сторонке и стал смотреть, как они разговаривают, запретив себе думать о трупах, виденных мною в тот вечер; хотя слово «трупы» в данном случае было скорее эвфемизмом: я ведь видел, собственно, не трупы, а то, как они стали трупами. Казалось бы, эти мысли должны были отвлечь меня от Читры, от грациозного изгиба ее длинной шеи, от желобка между ее грудями, который едва выглядывал из ворота блузки. Должно было, но почему-то не отвлекло.
Тем временем Игрок обратился к нам с речью. Он говорил о том, какое большое значение имеет наше отношение к работе — что-то о роли восприятия, о том, что наш товар
— Да-да, друзья мои, это так! — воскликнул он. Лицо его раскраснелось, но не побагровело от напряжения, а скорее ожило и порозовело от переизбытка сил. — Вы знаете, я ведь и сам их вижу каждый день. Они сидят возле своих домов, среди своих пластмассовых бассейнов, трехколесных велосипедов и садовых гномов. Вы ведь знаете их и знаете, кто они такие. Они — бирюлечники! Барахольщики! Они сидят и мечтают что-нибудь купить. Они обшаривают округу своими жадными маленькими глазенками и думают лишь об одном: что бы мне такое купить? Как бы мне потратить деньги на что-нибудь такое, отчего моя жизнь станет приятнее?
Игрок сделал паузу, расстегнул воротник своей голубой рубашки и ослабил галстук, потянув за него одним пальцем, словно Родни Дэнджерфилд, которого в очередной раз не уважили.[20]
— Поймите: они просто не знают цену деньгам. А вы знаете. Эти люди хотят избавиться от своих денег, и поскорее. Хотят передать их вам. И знаете почему? Потому что деньги — отличная штука. Вы, наверное, слушали эти песенки, которые у всех на зубах навязли? Ну эти, где говорится, что деньги — пустяк и нет ничего важнее любви. Здорово, правда? Любовь… Вы встречаете свою любовь, единственную и неповторимую, и пока вы вместе — ничто другое не имеет значения. Пока есть любовь, можно жить и в жалкой лачуге. Запросто — была бы любовь! А ездить можно и на ведре с гайками — была бы любовь! Отлично, просто зашибись!
И тут он сделал очень странную вещь. Он поднял руки, развел их пошире, как будто хочет обнять невидимого слона, и в этой позе замер. В комнате повисла тишина. Я уже видел этот трюк раза три-четыре, хотя Игрок прибегал к нему далеко не всякий раз — пожалуй, даже реже, чем раз в неделю. Зрелище было действительно странноватое, но толпу приводило в восторг. Публика разразилась криками и аплодисментами, а Игрок, постояв так еще секунд двадцать—тридцать, вновь вернулся к своей демагогии.
— Да, — продолжал он, будто и не было никакой интермедии, — в этих песнях, конечно, прекрасные слова, но об одном они умалчивают. В них не говорится о том, как в один прекрасный день вдруг появится парень из богатого квартала, который проедет мимо той самой убогой хижины на своем новеньком «кадиллаке», возвращаясь в свой богатый, красивый дом, и по пути подмигнет той самой влюбленной женщине, которая как раз будет стоять возле своего убогого жилища. И в этот момент вдруг окажется, что старой побитой машины уже недостаточно для счастья. И все эти люди, ваши покупатели, тоже ищут чего- то большего — как и вы. И именно вы можете дать им то, чего они ищут. Вы можете подарить им чувство собственной правоты, уверить их в праведности совершаемых ими поступков. Друзья мои, ведь это же прекрасно, видит Бог! Вы верите в Бога? Если да, то вы должны немедленно возблагодарить Господа за то, что Он помог вам найти эту работу — работу, которая дает вам возможность помогать людям, помогая при этом и себе.
Еще с полчаса Игрок продолжал в том же духе. Своей речью он добился того, что те, кто сорвал куш, почувствовали себя королевскими особами, а те, кто продулся, готовы были пойти в огонь и в воду, лишь бы им дали возможность вернуться в свои кварталы и начать все сначала. Игрок обладал невероятной энергией, которой умел управлять в совершенстве, — я это видел, я это понимал, хотя лично меня его речи не трогали. Его энтузиазма хватало на всех. Казалось, я один вижу за этим ослепительным светом гнилую сердцевину, личность посредственную и даже подлую. Похоже было, что им движет не столько жажда наживы, сколько какая-то непонятная злость. Глядя на Игрока, я видел перед собой человека, который бы не задумываясь похитил бедную влюбленную женщину у ее бедного, но не менее влюбленного мужа, лишь для того, чтобы доставить себе низменное удовольствие.
— И еще кое-что, — провозгласил Игрок, обращаясь к толпе. Он запыхался, слегка ссутулился и тяжело дышал. — Мне только что сообщили, что нами, возможно, будет интересоваться какой-то репортер. Подробностей пока не знаю, но, видимо, захочет посмотреть, чем мы тут занимаемся. Насколько мне известно, он уже может оказаться здесь, среди нас. Так что имейте в виду, ребята: заголовок «Продавцы энциклопедий открывают новые возможности для малообеспеченных семей» звучит гораздо хуже, чем «Продавцы энциклопедий обманывают покупателей». Поверить, конечно, нелегко, но именно так они постараются нас изобразить. Поэтому, если этот репортер вдруг станет задавать вам вопросы, я хочу, чтобы вы держали рот на замке. На все вопросы отвечайте одной фразой: «Без комментариев». Слышите? Попытайтесь узнать его имя, на кого он работает. Если получится, возьмите визитную карточку, а потом отдайте ее мне. Надеюсь, всем все понятно. Вопросы есть?
— Нет! — проревела в ответ толпа.
— Поймите, речь идет о плохих людях. Они не хотят, чтобы вы зарабатывали деньги. И не хотят, чтобы наши клиенты получали новые знания. Я не знаю, какого черта добиваются эти ребята, но поскольку я возглавляю нашу с вами группу — даю слово, что мы по-прежнему будем стараться изо всех сил, чтобы сделать этот мир лучше. И пока мы этим занимаемся, деньги у нас не переведутся.
На этом собрание закончилось, и все друг за другом потянулись к бассейну, возле которого мы собирались по вечерам. Я стал протискиваться через толпу, стараясь не потерять Читру из виду. Я заметил, как она сказала что-то Ронни Нилу и вышла. Тот после минутного колебания последовал за ней, но мне показалось, что они все же вышли не вместе.
Внизу, возле бассейна, начальники команд хватали ящики с пивом «Бад», «Миллер», «Курс» или еще каким-нибудь подешевле и запихивали их в холодильники. Потом кто-нибудь приносил радио или магнитофон. Уж не знаю, беспокоила ли музыка остальных постояльцев, по крайней мере, никто ни разу не
