широкого фронта для форсирования реки тоже был правильным, так как это позволяло быстро и успешно маневрировать и замаскировать главное направление атаки.
Но количество людей и средств было недостаточно. Несмотря на ограниченность наших возможностей, мы все-таки могли собрать больше людей и техники. Имелась возможность укомплектовать части ветеранов и создать несколько новых частей. Вместо одной дивизии, взятой из Восточной армии, можно было бы взять три или четыре, как это пришлось сделать позже, тогда мы бы располагали резервами по меньшей мере в один армейский корпус, а не в одну дивизию.
Первые три дня мы действовали без поддержки авиации, в то время как самолеты противника день и ночь находились в воздухе, беспрерывно и безнаказанно бомбардируя наши войска и средства переправы. Генеральный штаб не хотел еще раз идти на риск, как это имело место в неудачной операции под Балагером — тогда он перебросил авиацию из Леванта, где противник продвигался очень быстро, а наша пехота осталась без ее поддержки.
Дело в том, что те, кто готовил операцию на Эбро, не были уверены в ее успехе. Если франкистов наше наступление захватило врасплох, потому что они не знали о его подготовке, то и в нашем лагере имелось немало людей, которые были не менее удивлены успешным форсированием Эбро. Оно оказалось неожиданностью для многих военачальников, участвовавших в подготовке операции. Эти люди не доверяли бойцам, поскольку не имели постоянных, тесных контактов с ними, не могли видеть, как они растут от боя к бою, как ополченцы становятся настоящими солдатами, солдаты — опытными командирами.
На Эбро мы еще раз ощутили это недоверие, сводившее на нет всякое желание пойти на риск, пламенную жажду победить — эти вечные движущие силы войны. Еще одно хорошо спланированное и успешно начатое наступление, которое могло бы завершиться решающей победой, оказалось ограниченным по своим результатам. И все же, несмотря на слабости и ошибки, республиканское наступление на Эбро, без сомнения, явилось большой удачей и значительной военной и политической победой как в национальном, так и в международном плане. Это была победа, в которой так нуждалась Республика после того, как ее территория была разрезана надвое в силу сложившейся в Леванте обстановки.
Что касается целесообразности или нецелесообразности нашего длительного сопротивления, то мое мнение остается прежним: оно было целесообразно. Мы могли бы отвести войска на левый берег Эбро спустя полтора — два месяца после начала операции, когда уже становилось ясно, что высшее командование зоны Центр — Юг отказывалось сражаться и хотело нашего поражения, но наш уход с предмостного плацдарма на Эбро не Изменил бы существенно соотношения сил на Каталонском фронте. Противник перебросил на Каталонский участок фронта свои основные силы и вооружение, и если бы мы решили закончить сражение на Эбро раньше, он начал бы раньше Каталонскую операцию. Для нас сопротивление на Эбро было единственной возможностью защитить Каталонию и измотать врага. А тем временем Генеральный штаб, министр обороны и правительство сумели убедить или заставить командование зоны Центр — Юг действовать.
Мы сопротивлялись, пока имели перед противником преимущество в месте действия, вынуждая его каждую нашу потерю оплачивать несколькими своими. Когда же мы утратили эти доминирующие позиции, то с боем и в полном порядке отвели войска, стараясь сохранить все — до последнего человека и до последнего патрона. Отойдя раньше, мы решительно ничего не выиграли бы, а продолжать сопротивление означало бы потерять остатки своих славных частей, проявлявших такой героизм на протяжении почти четырех месяцев беспрерывных боев.
На Эбро, а затем в Каталонии меньшая часть армии Республики почти беспрерывно, в течение шести с половиной месяцев, сражалась против основных сил франкистской армии, в то время как главные республиканские силы бездействовали в зоне Центр — Юг. Некоторые из их командиров не только отказывались выполнять важные оперативные планы Генерального штаба — попросту саботируя их, — но были не способны приковать резервы противника к фронтам Центр — Юга, что позволило франкистскому командованию продолжать борьбу на Эбро, последовательно сменяя свои части, а позже сосредоточить их для наступления на Каталонию.
Солдаты и почти весь командный состав частей республиканской зоны Центр — Юг, зная о подвигах своих братьев на Эбро и в Каталонии, были полны энтузиазма. Они просили отправить их туда, на помощь бойцам, сражающимся на берегах Эбро и в Каталонии, как того требовала обстановка. Но некоторые командиры, занимавшие высшие командные посты в той зоне, уже готовили измену, они были заинтересованы в разгроме республиканских войск в Каталонии.
Я хочу вернуться к одному из таких лжегероев, военная карьера которого закончилась на Эбро, хотя до сих пор еще не закончилась его карьера комедианта, до сих пор он шатается по свету, вызывая у людей смех своим паясничаньем и своими провокациями, играя на руку врагам испанской демократии. Я имею в виду «Кампесино». За три дня до начала операции «Кампесино» пожаловался мне на недомогание. Придя к нему, я застал его в постели. Однако у меня сложилось впечатление, что его болезнь — просто комедия. И тем не менее я предложил ему сдать дивизию другому командиру, а самому отправиться в тыл. Но «Кампесино» категорически возражал, заявив о своем намерении остаться на посту командира дивизии, даже если ему придется командовать, лежа на носилках. Я обещал прислать к нему врачей, отложив окончательное решение вопроса до их заключения. Комиссар дивизии Кампо подтвердил мои подозрения, сказав, что «Кампесино» просто боится форсирования Эбро и в то же время он не хочет передать командование другому, а постарается командовать операцией с левого берега. В тот же день я отправил к «Кампесино» врачей, сообщив им о своих подозрениях. Мы договорились, что они — даже если это и явная симуляция — признают заболевание и рекомендуют «Кампесино» эвакуироваться в госпиталь под серьезное наблюдение врачей. Я не ошибся. Единственной болезнью, которой страдал «Кампесино», был страх: он согласился сдать дивизию, но на исследование в госпиталь корпуса не поехал. «Кампесино» отправился на виллу в Пинс дель Вальес, вблизи Барселоны. Его дивизию я передал Домисиано Леалю, члену ХСУ и Социалистической партии; он обладал великолепными качествами командира. Леаль участвовал в войне с самого ее начала, был ополченцем и благодаря своему мужеству и способностям стал командиром бригады. Под его командованием 46-я дивизия блестяще выполнила задачу, предназначенную ей в операции по форсированию реки, а затем и в ходе сражения. В сентябре Леаль погиб во время бомбежки от осколка бомбы, в момент, когда мы с ним проводили рекогносцировку местности.
На место Леаля я назначил другого командира, однако в тот же вечер на моем командном пункте появился «Кампесино». Я объявил ему, что его приход как нельзя вовремя, поскольку Леаль убит, а дивизия должна вечером вступить в бой, поэтому он должен немедленно принять командование. «Кампесино» ответил, что еще не выздоровел и пришел только навестить меня и что он даже не в полевой форме. Я приказал ему стать «смирно» и отдал приказ принять командование дивизией. Ночью дивизия «Кампесино» сменила 35-ю, которая уже более двух недель вела героические бои. На следующий день противник продолжал атаки, и 46-я дивизия за один день потеряла большую территорию, чем 35-я за две недели. Чтобы избежать катастрофы, мне пришлось Специальным батальоном закрыть брешь. А в это время «Кампесино» находился уже далеко от фронта. В ту же ночь я отстранил его от командования и направил в штаб армии с соответствующим донесением. На следующий день 46-я дивизия — с другим командиром во главе — снова сражалась с тем же мужеством, как и в предыдущие два месяца.
Спустя два дня меня вызвали в штаб армии. Там были товарищи Михе и Антон — члены Политбюро; они приехали выяснить, что произошло с «Кампесино». Мы собрались вчетвером — они двое, «Кампесино» и я. Каждый из нас высказал свою версию событий. Я считал неправильным разбирать дело в отсутствие Модесто, так как помимо того, что он был командующим армией, он, как и я, являлся членом Центрального Комитета партии. Я считал, что разбирательство в отсутствие Модесто может вызвать подозрения, будто я «свожу счеты» с «Кампесино». Поэтому я попросил передать рассмотрение этого вопроса Политбюро. Стремясь обеспечить полную ясность и объективность, я предложил, чтобы кроме «Кампесино» и меня в разборе дела приняли участие Модесто и Делахе — комиссар армии, а также дель Кампо — комиссар 46-й дивизии и Сантьяго Альварес — комиссар V корпуса. Мое предложение было принято, и спустя два или три дня мы собрались с членами Политбюро в Ситхесе в доме Хосе Диаса. Председательствовал Хосе Диас. Там все и прояснилось. «Кампесино» заслуживал не только отстранения с поста командира дивизии, но даже более сурового наказания. Всем стало очевидно, что он не может командовать не только дивизией, но даже и ротой; с того момента «Кампесино» был полностью отстранен от командования.
Мне хочется рассказать о моих встречах с иностранными корреспондентами в Испании.
