установлен магнитофон, на который записывалось все, что говорилось в кабинете посла.
Некоторое время все сидели молча. Затем Иртенев сказал:
— Насколько я помню, новую люстру включили в моем кабинете два дня тому назад… Нужно разобраться, о чем я говорил вчера, до совещания, и принять меры. Ну, этим я займусь сам. Что вы намерены делать дальше?
— Попытаемся извлечь кое-какую пользу. Я прошу вас оставить все, как есть! — попросил Богданов.
— Делайте, как знаете. Вы разбираетесь в этих вопросах лучше, чем я.
…В старинном дворце Бельведер состоялось торжественное подписание Австрийского мирного договора. Отныне народ Австрии освободился от бремени оккупации. СССР, США, Англия и Франция обязались охранять австрийский нейтралитет от всевозможных посягательств. Через несколько лет западные государства начнут снова плести нити, с помощью которых они хотели бы втянуть Австрию в свои союзы, начиная от торговых объединений и кончая военными блоками. Но сейчас все были довольны достигнутым.
Наступило время пышных приемов и парадных церемоний.
Не было мира только между разведками. До окончательного вывода войск продолжали существовать зоны…
Однажды дверь кабинета Лунцова резким движением открыл Петр Федорович Радов и, подойдя к столу, положил перед Лунцовым конверт.
— Вот, полюбуйтесь! Сегодня получил по почте!
Лунцов вынул из конверта свернутый пополам лист бумаги, развернул и прочитал текст, напечатанный на машинке по-русски: «Пропуск». Затем указывалось, что это письмо является пропуском в американскую зону. Американская администрация хорошо знает директора завода Петра Радова, ценит его способности и предлагает перейти к ним на службу.
Внизу указывался маршрут, по которому Радов может пройти беспрепятственно в западный район.
— Вот до чего дошли! Ведь это же хамство! Я — старый член партии. Почему они так бесцеремонно позорят мое имя?
— Вам незачем волноваться, — успокаивал Лунцов. — Мало ли какую провокацию придумает американская разведка! Это совершенно не затрагивает вашу репутацию…
Вскоре с такими же пропусками пришли к Гриценко три инженера. Гриценко пригласил к себе Забродина.
— Посмотрите, — сказал Гриценко, передавая Забродину несколько конвертов. — Оскорбления человеческого достоинства стали приобретать массовый характер.
— Я уже информировал Иртенева. Он хотел поговорить с американским послом, но прямо сказал, что никаких надежд на этот разговор не возлагает. Опять нужны доказательства… А эти письма — неофициальные документы и с юридической точки зрения ничего не стоят.
— Как будем поступать?
— Предупредим наших инженеров, чтобы относились к этому спокойно. Запретить американцам писать, а почте доставлять эту «писанину» мы не можем.
В этот же день Забродин увиделся с Богдановым.
— Вы знаете, до какой наглости дошла американская разведка? — спросил он Забродина.
— Знаю. Сегодня говорил об этом с Гриценко.
— Это еще не все.
— А что такое?
— Они прислали письмо консулу Нечаеву. Назначают ему встречу в кафе с американским представителем. Так сказать, неофициальную…
В девять часов вечера Нечаев вышел из дому. Кафе «Зеленый Грот», куда Нечаев должен был прийти к половине десятого, размещалось в американской зоне. Нечаев несколько раз бывал в том районе.
В назначенное время он вошел в кафе. Пологая лестница, покрытая мягким ковром, вела куда-то вниз в загадочный полумрак, откуда доносилась негромкая музыка. Нечаев вошел в большой зал, напоминающий трюм корабля. Матовый свет проникал через иллюминаторы, вделанные в стены. Вместо столов стояли большие отполированные бочки, а стульями служили гладкие пни от деревьев. Кое-где возле бочек светились торшеры с яркими цветными колпачками. Воздух был чист и ароматен.
— Господин Нечаев, мы очень рады, — навстречу торопливо шел Дилл.
— О! Господин Дилл? Никак не ожидал вас здесь встретить! Я очень рад! Но почему вы назначили мне встречу в кафе?
— Видите ли, господин Нечаев, я — человек официальный. Меня попросили вас встретить и познакомить с одним господином. Но не я организатор. С вами хочет оговорить высокопоставленный чиновник. Если вы не возражаете, я вас провожу.
Нечаев ощутил на себе тяжелый взгляд и повернулся ту сторону, куда направился Дилл. Он сразу вспомнил взгляд, который перехватил во время приема в американском посольстве… Да, это были те же глаза. И к этому человеку вел Нечаева Дилл. Что ему нужно?
За столом сидел пожилой солидный американец. Он попыхивал сигаретой.
— Очень рад познакомиться лично. Много о вас слышал и видел вас на дипломатических приемах, но не имел пока возможности разговаривать, — произнес незнакомец и привстал, подавая руку.
— С кем имею честь? — Нечаев насторожился.
— Роклэнд. Работаю в американском посольстве, — он сел и жестом пригласил Нечаева последовать его примеру.
Дилл, видимо закончив свою миссию, ушел.
— Что вы будете пить? — спросил Роклэнд.
— Сухое вино. Если есть, рейнское.
Где-то в стороне на скрипке наигрывали печальные венгерские напевы.
— Господин Нечаев, мы знаем, что вы любите Запад, — сказал Роклэнд, наливая вино, и замолчал, по-видимому ожидая подтверждения.
Нечаев поднял рюмку и долго рассматривал вино на свет. Наконец он произнес:
— Ну и что?
— Мы хотим сделать вам деловое предложение. Давайте сначала выпьем.
— За что?
— За дружбу.
— Всегда рад выпить за дружбу. — Нечаев отпил, поставил рюмку на стол и с любопытством стал рассматривать публику.
— Господин Нечаев, насколько мне известно, вы любите хорошо одеваться.
— Вы не ошиблись, господин Роклэнд.
— Скоро вы поедете домой. Что вы там будете иметь? — теперь вопрос был поставлен, в лоб.
Роклэнд закурил, предложил сигарету Нечаеву. Над столом потянулся сизый дымок.
— Оставайтесь у нас. Поедете в Америку. Мы обеспечим вам хорошую жизнь.
Нечаев молча курил. Роклэнд его не торопил. Пусть подумает. «Хорошо, что Нечаев не поднялся и не ушел сразу, — подумал он. — Значит зацепило!»
— Зачем я вам нужен?
Деловая постановка вопроса понравилась Роклэнду.
— Это мы обсудим потом. Если вы согласитесь, то мы сумеем договориться.
— Ваше предложение для меня неожиданно. Я должен подумать…
Они снова выпили. Старый венгр-скрипач подошел к Нечаеву и заиграл чардаш. Музыка металась, билась о стены, звала куда-то вдаль. Венгр был на чужбине, хотя родина была рядом. И он тосковал.
— Какие вы можете дать гарантии, что не выбросите меня на улицу? — спросил Нечаев, когда скрипка умолкла.
