— Так почему же баи у власти?
Петров пожал плечами.
— Собственно, баи стоят не у власти. Все дело в том, что земельная реформа здесь еще не проведена, — заговорил он, как всегда, неторопливо. — В Туркестане частично пока еще сохранились капиталистические элементы… Чем это объясняется? В первую очередь малочисленностью рабочего класса, неорганизованностью бедноты, полнейшей политической отсталостью… В общем, обстановка чрезвычайно сложная, и нам наряду с ликвидацией басмачества придется заняться организацией «союзов кошчи», то есть комитетов бедноты.
Задача их — сплотить трудовые слои населения против буржуазных националистов… Заметьте, товарищи, что если в России гражданская война закончилась, то здесь, борьба только еще начинается. Появление Энвер-паша говорит о том, что Туркестан становится ареной больших событий.
— А кто все же этот Энвер-паша? Почему ему придается такое большое значение? — спросил Кудряшов.
— Энвер-паша — это пантюркист. Это человек, одержимый манией создания великой тюркской империи во главе с Турцией. Но Энвер-паша Энвер-пашой, а англичане англичанами. Из переписки, недавно захваченной нашей разведкой, ясно видно, что англичане твердо решили завладеть Туркестаном. Следовательно, Энвер-паша сейчас работает на англичан, как в мировую войну он работал на немцев.
— Да. С ним, видно, придется повозиться, — сказал Кудряшов.
— Так вот, товарищи, — продолжал Петров, — вы видите, какую опасность представляет Энвер. Население, как я уже сказал, темное и забитое. Слово бая для большинства закон, а бай — первый помощник Энвера.
— А ведь действительно темнота страшная, — подхватил Кудряшов. — Я, когда спешились у казарм, вижу: человек стоит. Я к нему, а он как шарахнется! Почему они так боятся?
— В представлении дехкан начальник может делать все, что ему заблагорассудится, — пояснил Петров. — Он имеет право бить, убивать и вообще творить любые беззакония. Много лет вбивали им это в голову беки, баи, царские приставы и уездные начальники, рапоряжавшиеся здесь до революции, как в собственной вотчине… Нам с первых шагов надо показать, что такое Красная Армия, проявить самое чуткое отношение к трудящемуся населению, развить у людей чувство собственного достоинства. Это будет лучшим ответом на ту бешеную агитацию, которую ведут против нас буржуазные националисты. Работать здесь, вообще-то говоря, нелегко.
Вблизи послышались шаги. Подошел высокий смуглый человек с курчавой черной бородой. На нем был френч, зеленая тюбетейка и заправленные в сапоги суконные брюки.
Это был председатель исполкома Шарипов.
— Здравствуйте, товарищи! — произнес он по-русски почти без акцента, подавая руку и — кланяясь.
Кудряшов и Федин представились.
Тонкие губы Шарипова дрогнули. Он улыбнулся.
— Очень рад, товарищи, приветствовать в вашем лице славную буденновскую кавалерию, — проговорил он радушно, прикладывая руку к груди. — Надеюсь, что с вашей помощью мы быстро покончим с басмачеством.
— Да уж надо полагать, товарищ Шарипов, — сказал Федин. — Со своими белогвардейцами покончили, теперь вот вам приехали помогать… Только вы-то нас не очень радушно встречаете.
— А что такое? — насторожился Шарипов.
— Виданное ли дело — казармы не готовы, полк расположился биваком на казачьем кладбище! Благо, что там деревьев много. А то, короче говоря, пришлось бы в такую жарищу под открытым небом стоять.
— Да, это, конечно, наша вина, — согласился Шарипов. — Но я никак не думал, что вы так быстро приедете… Товарищи, я зашел за вами. Пойдемте в исполком, пообедаем. Хочу угостить вас пловом. А плов, как известно, пища узбека. Привыкайте к местным условиям.
— Пища узбека! — сказал Петров, качнув головой. — А сколько раз в году узбек ест этот плов? На пиру у бая. А так в лучшем случае сухой лепешкой пробавляется.
— Будем надеяться, что с вашей помощью настанут лучшие времена.
— Немного погодя, товарищ Шарипов. Мы пойдем посмотрим, как там устроились наши ребята.
— Ну хорошо! Я буду ждать. Приходите…
Шарипов кивнул и, твердо ступая, направился через огромный плац, по обеим сторонам которого стояли белые здания длинных одноэтажных казарм.
— Удивительное дело, как чисто по-русски говорит, — заметил Федин, провожая взглядом Шарипова.
— Он окончил русское городское училище в Самарканде, — сказал Петров. — Таких, как он, образованных, здесь очень немного.
Взводный Сачков сидел на бугорке чьей-то безыменной могилки и, подкладывая щепку под чайник, тихим дискантом тянул песенку, выученную им еще во время службы в драгунском полку:
Огненные блики ходили по его старому, в морщинах, с подвитыми усами лицу.
Вокруг костра колебались в прозрачном сумраке ночи угловатые тени бойцов.
— Чай да сахар, товарищ взводный! — сказал Латыпов бодрым голосом, появляясь из мглы с уздечкой в руке.
— Садись. Кувырни чашечку, ежели сахар есть, — радушно произнес взводный. Как всегда, он был в прекрасном расположении духа.
— А вот у меня кишмиш, — предложил Барсуков, подошедший на голоса. Он присел на корточки и развернул мешочек с кишмишом.
— Давай, давай, с кишмишом можно и по две чашечки выпить. — Сачков взял вскипевший чайник и налил кипятку в железную кружку. — А ну, у кого есть — подставляй.
— А мне можно, товарищ взводный? — спросил молодой боец Гришин.
— Пей! Всем хватит… А ты что, заболел? — Сачков пытливо посмотрел на молодого бойца. — Что тебя скрючило?
— Что-то мне голову ломит.
— Голову?.. А ты хину принимал? — спросил Сачков.
Гришин молчал.
— Лякпом! Лякпом! — крикнул Сачков.
— А? — отозвался басом Кузьмич. Он лежал на спине в канавке между могилами, выставив свой толстый живот.
— Ты Гришину хину давал?
— Факт. Всем давал.
— А ты ее принял? — Сачков недоверчиво смотрел на бойца. — Ну, чего молчишь? Говори!
— Горькая она, товарищ взводный…
— Ну как вы, ей-богу, не понимаете?! — рассердился Сачков. — Как ребята малые. За всем надо смотреть… Иди, иди сейчас же к лякпому, возьми вторую порцию.
А потом чаю напьешься и хорошенько укройся. Возьми мот мою шинель. Мне и так жарко… Постой, — остановил он бойца. — Смотри, сколько могилок. Оренбургские казачки. А почему лежат? Потому, что хину не принимали. И ты тоже хочешь туды? — Он ткнул пальцем в землю. — Ну, понял? Ступай!..
Сказав это, Сачков тут же решил с завтрашнего дня сам присутствовать при раздаче хинина.
— Слушай, Латыпов, — сказал Барсуков, — чтой-то в Речице на смотру товарищ Буденный какого-то кавказца поминал? Кто он такой?
