Глава 8
Без названия
Как всегда, четкое указание к действию тут же мобилизовало мои силы. Я сунул в карман недопитую чекушку и тетрадный листок, осторожно прикрыл калитку и поплелся к автобусной остановке напротив помпезного входа-выхода. А добравшись до нее, поблагодарил сам себя за терпение, с которым уже целую неделю обходился без своего железного коня. Ведь с остановки просматривалась вся дорога от кладбища, пустынная сейчас из-за дождя. И никак нельзя было скрыться серенькой неприметной фигуре, что не могла себе позволить пережидать дождь, ведь ей необходимо было держаться неподалеку от меня!
И я понял, что завтра буду добираться до места встречи тоже своим ходом и во что бы то ни стало оторвусь от чьего-то навязчивого внимания. А пока я совершенно спокойно довел «серенькую фигурку» до своей двенадцатиэтажной башни у метро «Тульская» и охотно пригласил бы в квартиру, если бы не знал, что окажу этим медвежью услугу – ведь он был так уверен в своей невидимости и неуловимости!
И весь вечер, и почти всю ночь я невольно ждал звонка от девочки, о которой не забывал ни на минуту, начиная с понедельника. Я, наверное, вообще не заснул бы, но надежда, что завтра я обязательно узнаю нечто важное, и желание поскорее приблизить это завтра помогли мне спокойно, не поминая Антонину Петровну и не сомневаясь в ее здравии, допить обезболивающую чекушку и провалиться в беспокойный, прерывистый сон.
Утром, правда, я чувствовал себя гораздо бодрее – про мобилизацию сил я уже неоднократно упоминал. Дождь, зарядивший, казалось, надолго, прошел, было довольно прохладно, но солнце сияло вовсю. Словом, прекрасная погода для загородной прогулки!
В сопровождении ставшей уже привычной «серенькой» фигуры я доскакал на метро до станции «Выхино» и вышел на железнодорожную платформу. Действуя скорее на уровне подсознания, я специально затесался в ожидании электрички в плотную толпу энергичных дачников, решив максимально затруднить работу моего неуловимого серого друга. Я давно заметил этого человека. Он сейчас старался притереться ко мне как можно ближе. Я наклонился, якобы поправить шнурки на ботинках, затем неожиданно близко заглянул ему в лицо. Был он в сером плаще и в кепке, черты лица невыразительные, светлые брови и ресницы. И глаза – размытые, блекло-голубые, бегущие от моего взгляда. Теперь я уж никак не выпущу его из поля зрения! Это лицо и эта серая невзрачная фигура уже мелькали за мной в очереди в билетную кассу: я специально громко попросил билет до Шатуры.
Касаясь плечами, мы дождались очередной электрички (на первую мы оба не попали). Завидев открывающиеся двери, я стремительно рванулся вперед – мой попутчик следом. Этот маневр я продумал заранее: влетел в вагон, якобы случайно зацепившись в дверях. Когда он и еще кто-то входящий за мной протолкнули меня вперед, я «неловко» повернулся и опять оказался лицом к дверям. Услышал: «Электропоезд следует… со всеми остановками. Следующая станция —… Осторожно, двери…» Двери поехали друг к другу; я отжал их и прыгнул обратно. С железным лязгом двери тут же плотно захлопнулись, и я ехидно помахал «серенькому» с платформы. Специально, чтобы мой «попутчик» думал, что я скрыл свой настоящий маршрут.
Я же без проблем втиснулся в следующую, подошедшую довольно скоро электричку и доехал до милого Краскова. Все получилось, как я и ожидал. Я спустился с платформы совершенно один: меня больше не сопровождали.
Выйдя к дороге, я сразу остановил машину и попросил довезти меня до «Звездочки». Вообще-то идти было приятно и недалеко, но, как и год назад, я сознательно не хотел видеть, какой стала наша красковская дорога за эти годы.
Правда, зеленый забор «Звездочки» внешне остался почти таким же, лишь на воротах красовалась выпуклая надпись: «Реабилитационный центр «Звездочка».
После прошлогоднего праздника открытия для меня не были неожиданными перемены внутри. Прежние деревянные дачные домики, где мы с семьями проводили лето, подремонтировали и утеплили. Одни остались прежними, жилыми, другие переоборудовали под учебные классы, чтобы находившиеся в Центре дети не отставали в учебе. Другие, непохожие на нас дети выбегали в этот момент из тесных классов, спешили в главный корпус на Большой аллее, где мы словно еще вчера гоняли на велосипедах и преследовали вечерами жуков-оленей, крупных и твердокожих, как тараканищи из моей московской квартиры на улице Серафимовича. А за главным корпусом прятался в общем мало изменившийся дом коменданта, стояли клетки с кроликами, зеленели клумбы и грядки, а вдоль забора рос все такой же густой яблоневый сад, на который мы набегали каждое лето.
Я видел Веньку всего лишь в прошлом голу. Но наша встреча на открытии Центра была как будто скомкана официальной суетой. Так что я заново погружался в яркие краски клумб с золотыми шарами, в сосновый запах нового высокого крыльца, в радостную открытую улыбку Веньки Ерохина и в свою, ответную, радость от нашей встречи. Никто нас не торопил, не толпился вокруг и не мешал нам спокойно приглядываться друг к другу. Венька похудел и слегка ссутулился. В кудрявых есенинских волосах пробилась седина. И все же слово «постарел» к нему не шло. Венька был человеком «вне возраста». Если наше старшее поколение – моя мать, Майкина тетка, Венькина Валерия Васильевна, наконец, – люди своего круга – вглядывалось в жизнь враждебно и с неприятным удивлением, как в ядовитое насекомое, то Веньке с самого детства она щедро дарила радость, которую мы и делили по-братски. А теперь, с годами, она, эта радость, ушла глубоко, но никуда не делась, как будто Венька упрямо берег ее, защищал от напастей и всяческой агрессии…
Через минуту мы оба словно бы вернулись в тепло и надежность нашей дружбы – в круг нашего тайного братства.
– Ероха, дружище, – начал я с ходу, – объясни, пожалуйста, что это?
Венька взял из моих рук смятый тетрадный листок и ответил, не удивляясь:
– Это от Стаса, Кир!
– От Стаса? А что ты знаешь об Антонине Петровне? О Майке? О том, почему его разыскивают?
– Идем в дом, – ответил Вэн, и я невольно огляделся по сторонам.
Никто не следил за нами…
Зайдя за хозяином в «большую» комнату, как мы ее называли, я убедился, что Вэну известно многое, если не все. Во-первых, на столе стыл кофе и стояла бутылка нашего любимого «Мерло». А во-вторых, за столом как ни в чем не бывало развалился наш Вайтмастэнг, Стас Долбин, как мне казалось, виновник этих самых настоящих «индейских приключений».
Стас молчал. Венька разлил вино, и я так же молча уставился на давнего кореша, который тогда, год назад, на открытии Центра, появился на «шестисотом» «мерсе» и показался мне цветущим, уверенным в себе, непререкаемым хозяином жизни.
Сейчас, вглядевшись в него, я внутренне дрогнул, как тогда, перед фальшивой «Антониной Петровной». Очень дорогой костюм, золотое кольцо с печаткой и цепь, поблескивавшая за воротом рубашки, теперь до странности не вязались с его лицом. Нет, Стас не был пьян, он просто «отпустил» свое лицо – и оно показалось мне таким потерянным, таким горестно одиноким и незащищенным, что я забыл о своих невзгодах. Я понял, что сделаю все, что потребуется моему другу, нашей детской вере в людей, Веньке с его тайной радостью и – девочке, доверившей мне память матери и свое отчаянное сердечко…
Стас и Ероха поняли меня без слов. Особо болтать было некогда.
– Ты «хвост» сбросил? – Голос Стаса не дрожал и звучал как обычно.
– Обижаешь, начальник, – попытался пошутить я.
– Значит, сюда пока не придут.
– А что с Антониной Петровной?
– С матерью все в порядке. Она, слава богу, не знает о своих «похоронах». Главное, чтобы об этом узнали те бычары, что тебе звонили, и не пытались выйти на меня через нее. Просто Вэн нашел родную тетку – тетю Тоню – и отправил ее организовывать оздоровительный детский лагерь на Кипре. Ты еще не был на Кипре, Кир?
Я погрозил Веньке кулаком:
– Мог бы и позвонить! Думаешь, и без вас мало неприятностей?
– Кир, все твои телефоны прослушиваются. Именно поэтому они и вышли на Бесси, – извиняющимся
