трогательные подарки на все праздники! Любовно обставленная – в основном им – квартира… Все это и множество других мелочей, свидетельствующих о его любви, вместо того чтобы радовать, становилось мне в тягость.
А тут еще дети… Хоть мое женское время и шло, мне казалось, что еще слишком рано заводить ребенка, так что кое-какие «неполадки» в моем организме меня тогда не слишком огорчили. Но, видя, как расстраивается Стас, я не возражала против курса лечения. Из клиники я постоянно звонила в студию, чтобы держать под контролем «выездной» список. Я честно соблюдала режим. Но в итоге мы так и не добились желанного для Стаса результата. Вот тогда я поняла, что это самый серьезный довод в пользу нашего расставания.
Зарубежная стажировка все-таки стала реальностью. Мои грандиозные планы были близки к осуществлению. Эх, мушкетеры, ну кто же мог мне сказать заранее, что все так получится? И что я никогда не смогу забыть лицо Стаса, такое, каким оно было в последний день перед моим отъездом. Лицо настоящего мужчины и большого спортсмена, который так и не смог добраться до самого важного в своей жизни рекорда…
Глава 15
«Мисс Джин Броди…»
Это ведь именно ты, Кирилл, в свое время приобщил нас к самым интересным переводным книгам. А новинки в журнале «Иностранная литература» – помнишь? И это ведь именно там я прочла незатейливую повестушку о незамужней двадцатипятилетней училке английского по имени Джин Броди. Повестушка давно забылась, а мисс Джин Броди так и осталась в памяти. Она любила повторять, что она чертовски мила и как приятно ей осознавать себя «в самом расцвете лет». И название повести было «Мисс Джин Броди в расцвете лет».
В повести было буквально описано мое самочувствие во время отъезда. Мне ведь и исполнилось в тот год двадцать пять. До слез жаль было Стаса и его потерянную любовь, мучительно жаль было всего нашего окончательно распавшегося содружества. Я оставалась совсем одна. Одна в незнакомой стране, без дома, без близких, без нашей четверки. И все же я несла в душе радость и устремленность к какой-то долгожданной и уже недалекой цели! Впервые я чувствовала себя свободной, никому не обязанной, уверенной и красивой. Словом, я была на прямом пути к главному в моей жизни.
И внутренний голос пел во мне именно об этом, и в этом заверяла меня невидимая цепь событий и, словно сама собой, притягивала ко мне нужные обстоятельства и нужных для моего успеха людей. Не удивляйтесь, что я так много говорю о себе – такой я и была в то время, немного зацикленной на себе и своих свершениях, как в стихах любимого Гумилева, тоже верившего, что «жизнь – его подруга, коврик под его ногами – мир!».
Мне до сих пор кажется, что в Лондоне в то время никогда не было дождя. В душе у меня сияло солнце, и солнце должно было сиять вокруг! Нас, «обменных» стажерок из России (тогда еще СССР), поселили в крошечной гостиничке на Бейкер-стрит, той самой, где неподалеку находится знаменитая квартира Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Странно, только теперь мне пришло в голову ее русское название – улица Бакалейщиков. Самая обычная узкая лондонская улочка. В Лондоне мы провели всего три дня с участием в шести показах, где, конечно, я имела успех. После этих показов некоторые из нас остались в Лондоне, а другим пришлось сразу отправляться обратно. На Западе ценили и время, и деньги.
Но даже за эти три дня я ухитрилась самостоятельно, пользуясь разговорником и картой, посетить самые известные места: разумеется, квартиру Холмса, которая, правда, ничем мне не запомнилась. Затем побывала в галерее восковых фигур мадам Тюссо. А вот эта галерея меня совершенно поразила. Сначала исторические красавицы, например французская фаворитка короля мадам Дюбарри, спавшая в кружевном пеньюаре на кушетке. А под конец привели в ужас и остались в памяти до сих пор страшные камеры со всякими маньяками и убийцами. Особенно запомнилась воспроизведенная во всех деталях сцена казни известного преступника на электрическом стуле, повторявшаяся каждые несколько часов, вплоть до фонограммы ее записи… Казнь поразила меня своей равнодушной жестокостью, а ее воспроизведение – отсутствием цели: зачем «оживлять» и самих преступников, и их страшную смерть? Или это была просто прихоть старушки Тюссо, и здесь добившейся кинематографической зрелищности? И уж совсем не произвела на меня впечатления длинная галерея политических деятелей.
На следующий день, уже уверившись в неплохом знании английского и во власти своей внешности над молодыми лондонскими полицейскими, я без труда нашла Британский музей. Он был так велик, что даже за неделю осмотреть все залы не представлялось возможным. Поэтому я ограничилась самым интересным – посмотрела экспозицию древнеегипетского искусства, то есть украденные у египтян исторические сокровища и бесценные египетские мумии. Самым запоминающимся для меня в тот раз оказались какие-то иностранные, видимо, японские или китайские, узкоглазые детишки. Устав от долгой экскурсии, они непринужденно расселись прямо на ковре, но не шалили, а занимались делом – пытались зарисовать в альбомах сказочные древности. Да, такого в наших музеях и вообразить невозможно. А жаль!
В последний день я покаталась на двухэтажном автобусе, прошлась под деревьями Гайд-парка, где в этот день почему-то никто ничего не проповедовал, побывала в самой большой библиотеке, где меня удивило нечто, никак с книгами не связанное. Прямо на моих глазах два полисмена выгнали из читального зала молодого человека, по виду бомжа или хиппи. И несмотря на то что был он нечесан и грязен и явственно издавал запах мочи, мне запомнилось его лицо – не испитое, не грязное, а, напротив, чистое и радостное, с открытой смущенной улыбкой и живыми синими глазами, как будто у принца из повести «Принц и нищий».
А потом нас перевезли в Оксфорд, где нам предстояло еще две недели напряженной работы, а дальше – либо заключение контракта, либо опять же дорога восвояси.
Странно, но в Оксфорде, как и в Лондоне, я не помню ни одного дождливого дня, хотя, как говорили, то лето выдалось дождливым. Показы мои прошли успешно. Я начинала всерьез ощущать свою власть над мужчинами. У меня зрела цель – найти кутюрье, которому я смогу растолковать свое отношение к одежде, который сумеет понять и поверить в меня, и вместе мы явим миру модели, легкие и удобные. Женщины увидят в них себя самих, а не модель. Одежда словно сольется с ними, и мы уйдем наконец от помпезного эпатажа, за который светские дивы платят целые состояния. И все ради глупого престижа, а не ради молодости и красоты.
Близость цели наполняла меня радостью. Мне радостно было вдыхать влажный оксфордский воздух, бродить по окрестностям возле древних англиканских церквушек и здороваться со служанками у дверей двухэтажных домиков с узким палисадником перед каждым.
Однажды я даже попала на субботнее чаепитие уважаемых прихожан местной церкви. Меня приняли очень радушно и завалили адресами для переписки.
Правда, дотошные англичане вовсе не спешили заключать с нашими агентствами контракты. Во-первых, у них хватало и своих моделей. Особенно хороши были девушки с примесью индийской крови, если природа одаривала их белой кожей и модельным ростом. Во-вторых, мешали сложности с оформлением документов на выезд из Союза. И уж тем более ни в нашей компашке, ни в среде английских красоток не было в обычае лично знакомиться с кутюрье или высказывать какие-либо собственные идеи. Так что я даже не заикалась о своей мечте, скромно помалкивала, но твердо знала, что и события, и люди уже складываются для «мисс Джин Броди» самым затейливым и благоприятным узором…
Вот тогда-то и появился мистер Сименс.
Появился так незаметно и так естественно, точно всегда был рядом. Именно так мне и казалось.
Помню два первых оксфордских показа, на которых он сидел в первом ряду. Девчонкам казалось, что «доцент», как мы его тогда окрестили, запал на свою соотечественницу – высокую, рыжеватую и миловидную Нэн Уилсон. Так казалось и мне. До тех пор, пока я, проходя по подиуму, «по языку», как говорили мы между собой, случайно не заглянула прямо ему в глаза.
В этот день он ждал меня у выхода с таким огромным букетом роз, что я даже засомневалась, поместится ли букет в моей маленькой комнатушке в пансионе. Сименс сразу предложил мне это проверить, и мы поехали ко мне. А на следующий день – к нему в гости. Так и заварилась вся эта каша. Где-то через две недели в маленьком Оксфорде, городке, как мне показалось, размером не больше средней российской деревни, все уже знали, что за приезжей русской моделью ухаживает молодой, состоятельный и перспективный сотрудник кафедры лингвистики. Ухаживал Сименс основательно и у всех на виду, полностью
