— Большое здание, — еле слышно шепнул он. — Огромное, старое. Замок.
Лэррен подался вперед:
— Брошенный? Пустой?
Губы Мерлока болезненно искривились.
— Нет. Там были люди. Много людей.
Хёльв вздрогнул, чувствуя, как темная шелестящая волна коснулась его ступней. В ушах тяжело зашумело, глаза затянуло пеленой. Он хотел крикнуть, махнуть рукой, позвать на помощь, но не смог и пошевелиться.
— Они… Они сражались. И я сражался тоже.
— Против кого вы сражались? — спросил эльф.
— Это была война? — поинтересовалась Риль.
Голоса друзей доносились будто издалека, стихая, растворяясь в пространстве. Столовую заволокло туманом — мокрым, плотным, живым.
— Убарис, — неуверенно произнес Мерлок. — Кажется, это был замок Убарис, резиденция герцога Акины.
Лэррен скептически хмыкнул:
— Ты уверен?
— Да. Я хорошо это помню.
«Убарис? Опять Убарис? Он же мне сегодня снился», — подумал Хёльв и потерял сознание.
Деревня горела. Веселое пламя плясало на руинах длинного, недавно отстроенного хлева; озорно потрескивая, пожирало соломенные крыши изб; стремительно бежало по изгороди, вспыхивая костерками на высохших кустах. Пахло гарью и кровью.
Возле полыхавших халуп лежали тела — обожженные, разрубленные, искалеченные.
Акина Убарский медленно шел по пожарищу, бывшему когда-то главной улицей Ягодного Яра. За ним, на расстоянии десяти шагов, следовал лейтенант Кирун. Повсюду мелькали черно-болотные мундиры, раздавались команды: военные пытались вытащить из огня запертых в собственных домах крестьян.
— Отвратительно, — сказал герцог, остановившись на относительно чистом каменном пятачке и брезгливо стряхивал с сапог пепел. — Солдаты не должны воевать с бабами и пахарями. Это мерзко. Мерзко и противоестественно.
— Злобные дикари, — робко заметил Кирун. — Чего от них можно ждать?
Вельможа глянул сквозь него и передернул плечами:
— Недоразвитые народы обычно видят сражение как поединок сильных, наиболее достойных мужей.
— Но эта бессмысленная резня… Герцог покачал головой:
— Именно эта бессмысленность меня и угнетает. — Он достал из кармана платок, повертел его в руках, словно не зная, что с ним делать. — Жаль, что мы не успели раньше.
Кирун не мог с ним не согласиться.
…Разведывательный отряд вошел в Ягодный Яр в три часа пополудни, но зарево пожара было видно давно, с того момента, как группа спустилась с лесистых холмов на равнину.
По пшеничному полю шла широкая просека — темная полоса частью вытоптанных, частью сожженных колосьев четко выделялась на желто-золотом фоне.
— Что твой большак, — сплюнул кто-то из солдат. — Пять рыцарей с копьями наперевес спокойно пройдут.
— Сколько зерна погубили, уроды забугорные. Крестьяне-то вкалывали, голодать теперь будут…
Немолодой бывалый вояка с сомнением посмотрел на затянутый алым дымом горизонт.
— Вряд ли, Пит, ой вряд ли.
Уже на ближних подступах к селу стало ясно, что старый солдат был прав: возле заросшего ряской пруда лежали тела четырех женщин. Все были убиты ударами ножа. Бросалось в глаза то, что смертельные раны нанесены уверенно и легко, походя. Без излишней жестокости, просто для того, чтобы убрать с пути досадное препятствие.
— Косарь, — коротко бросил Акнна. Присевший на корточки возле тел Кирун удивленно посмотрел на него снизу вверх.
— Не копье, не меч, не стрела, — пояснил герцог. — Просто косарь. Это значит, что кудиумы не сражались.
Кирун кивнул и нервно облизнул губы. Плотный черный дым столбом поднимался на горизонте…
— Лейтенант! Лейтенант? Нашел время спать. — Акина тронул его за плечо, возвращая к действительности.
— П-простите, светлейший господин, — смущенно пробормотал он. — Я задумался.
Герцог криво усмехнулся:
— Что ж, самое время.
Кирун побледнел, стиснул пальцами рукоятку меча.
— Но намерение похвальное. — Акина вздохнул. — Давай бегом, посмотри, как идут дела.
Лейтенант быстро поклонился и бросился исполнять приказ.
— Кого найдете в сознании, способного связно рассказывать, ведите сразу ко мне! — крикнул ему вслед герцог, — Лекарь потом.
Это была девочка. Маленькая, худющая, с растрепанными мышиными косичками. Ее лицо было покрыто копотью, обгоревшее по подолу и рукавам платье висело лохмотьями. В глазах затаился ужас, но она не плакала, только громко, судорожно сглатывала, цепляясь за пояс Кируна.
— Ее зовут Виля, светлейший господин. Дочь кузнеца.
Губы Акины сложились в подобие улыбки.
— Я рад, что ты спаслась, милая, — сказал он. Девочка моргнула, еще крепче вцепилась в сопровождавшего ее лейтенанта. Закинув голову, посмотрела на него испуганным взглядом. Кирун осторожно погладил ее по волосам.
— Мы хотим, чтобы ты нам помогла, малышка, понимаешь?
Виля кивнула.
— Ты можешь говорить?
Виля снова кивнула.
— Могу, — тихо сказала она и беззвучно всхлипнула.
— Тебе больше нечего бояться, — медленно и раздельно произнес герцог. — Мы здесь, мы защитим тебя, не дадим в обиду.
— Моя мама, — еле слышно сказала девочка. Ее губы дрожали.
Кирун понял, что она сейчас заплачет, и привлек ее к себе, обнял:
— Хочешь отомстить за маму?
В глазах дочери кузнеца мерцали отблески пожара.
— Хочу. Хочу отомстить, — неожиданно четко и раздельно выговорила Виля. Слово «отомстить» далось ей с некоторым трудом, будто она произнесла его впервые.
Герцог посмотрел на нее с теплотой:
— Как это случилось?
— Я была на поле, — начала рассказывать девочка. — С Тишкой и Ясой. Красных жуков собирали с картохи. Мы часто-часто туда ходим, трясем вершки, ссыпаем гадов в ведра, а потом сжигаем цельными кучами. Мама говорила, что работня как раз для дитев. И польза, и с глаз долой, под ногами не мешаются. Краснюки — они большие такие, воняют сладко, противно, плодятся со страшной силищей, надо вовремя отковыривать, иначе они весь стебель картошковый пожрут.
Она говорила быстро, громко, захлебываясь словами. Кирун боялся, что герцог Убарский прервет ее и прикажет держаться ближе к делу, но Акина слушал спокойно, время от времени кивал, заинтересованно вскидывал брови и лишь изредка позволял себе задавать наводящие вопросы.
— Значит, во время нападения ты была за пределами села?
— Нет, — возразила девочка. — Поле-то вон оно, туточки, совсем рядом. Только за кустами не видно,
