выражающие ничего, кроме легкого нетерпения.
— Ты ненормальный!
— А ты сам? А все остальные?
— Ты ненормальный, — снова сказал Кельман и побрел прочь.
Дома было тихо и спокойно. Пахло свежеиспеченной ковригой, на столе дымилась тарелка с жареной картошкой.
— А, вернулся? — Арина вышла из кухни, вытирая руки о передник. — Садись, наворачивай.
— Да я…
— Ешь, ешь. После возлияний надо обязательно горяченького покушать. Супца бы хорошо, да сам понимаешь — какие теперь супцы, когда за воду по пять серебряных просят.
Кельман отвел глаза и принялся орудовать ложкой. Пить хотелось невыносимо.
«Зачем я сюда пришел?» — думал он. — «Надо бежать скорее, как можно дальше. Или не бежать, а прыгнуть в лаву — и дело с концом. И никаких искусов, никаких желаний непотребных…»
— Хлеб бери, — сказала Арина. — И ягоды.
«Что с ним? Он сам не свой».
— Тут вот какое дело, — начал Кельман, старательно подбирая кусочком горбушки янтарно блестящее масло. — Надо пойти к источнику и поговорить с Сирилом. Серьезно поговорить. Объяснить, что мы можем хорошо его вознаградить, но только после того, как соберем Дор-Суровы камни. Он ведь неглупый человек, должен понять.
— А если он вообще не человек?
— Пусть объяснит, в чем наша вина, за что мы наказаны.
— Может это и не наказание вовсе?
— Ты идешь со мной?
«Откажись», — молил Кельман. — «Откажись, я не потяну тебя силой. Скажи, что у тебя много дел и некогда по поселку шляться».
Арина взяла у него опустевшую тарелку и недовольно пробурчала:
— И не вымыть теперь. Опять придется песком оттирать, — она зябко повела плечами. — Конечно, иду. Должен же там быть хоть кто-то, не одурманенный этой дрянной жижей.
В пути они молчали. Арина размышляла о том, как можно вытурить из поселка обнаглевшего иноземца, а Кельман украдкой поглядывал на ее потрескавшиеся губы, на тонкую шею, на шрамик на щеке.
«Я никогда этого не сделаю. Никогда», — он нащупал припрятанный за пазухой нож и крепко сжал рукоять. — «Я убью Сирила. Пусть это невозможно, все равно убью. Уничтожу, как слизняка, как мокрицу».
— Итак, вы пришли.
Площадка возле источника была совершенно безлюдна, если не считать одинокой фигуры возлежащей на ступенях.
Кельман втянул ноздрями воздух, и голова его закружилась. Здесь было влажно. Казалось, крошечные, невидимые капельки воды рассеяны повсюду, и стоит лишь сложить ладони ковшиком, немного подождать — и волшебная жидкость дождем прольется в руки.
— Господи, помоги мне, помоги мне, господи.
Сухой, непослушный язык с трудом ворочался во рту, каждое движение причиняло страдания. Только глоток, только самый маленький глоточек. Силуэт стоящей рядом жены расплылся, распался на отдельные фрагменты. В нем больше не было ничего человеческого — просто набор линий, изгибов, выпуклостей и впадин.
— Я жду, — голос Сирила подстегнул, взбодрил, в нем чувствовался звон ручья, а значит — спасение.
— Что с тобой? Тебе плохо? — спросила Арина, но Кельман услышал лишь какое-то невнятное скрежетание.
Он вскинул руку с ножом и несколько раз ударил жену — в грудь, в живот, в горло. Она закричала, и в этом крике было больше недоумения и обиды, чем боли.
Вокруг Кельмана пылала пустота. Он был один среди языков пламени, среди дышащих жаром печей и труб. Искрящаяся, волшебная влага была здесь, рядом, надо было лишь пробиться к ней сквозь что-то чужое, ненужное, мешающее. Когда Арина упала на землю, перед ним открылся светящийся коридор, в конце которого его ждал источник. Опустившись на колени, Кельман благоговейно коснулся синей холодной поверхности. Он пил и чувствовал, как меняется вкус воды, как она становится все более пресной, как уходит из нее особая, колдовская свежесть.
— Ну, хватит уже, — недовольно сказал Сирил, хлопнув его по плечу. — А то лопнешь.
Кельман поднялся, сделал несколько шагов и замер. Перед ним, на мокрой от крови каменной плитке, лежала Арина. Она была еще жива и легкие, почти неощутимые мысли кружились в ее голове. Но Кельман увидел другое — прозрачную жемчужную пленку-кокон, охватывающую все ее худое, нескладное тело. Кокон покрывали хитрые письмена и рисунки.
— Наставница, — прошептал Кельман непослушными губами. — Ее дар был — учить детей.
Он беспомощно огляделся и заметил, что такое же перламутровое сияние окружает и его самого, и пробегавшего невдалеке мальчишку.
— Читающий по звездам…
Кельман не мог как следует рассмотреть знаки у себя на груди, но знал, что они один в один совпадают со сложной вязью зигзагов и дуг на коконе Сирила.
— А ты… А мы… — Кельман вдруг заметил, что длинноносый смотрит на него с дружеским, почти родственным пониманием и сочувствием.
Его глаза больше не казались стеклянными, они были живыми, ясными, излучали тепло и свет.
— Пойдем, брат. Пора. Дор-Сур успокоился, и нам здесь больше нечего делать, — сказал он, указывая на притихший вулкан.
— Но куда?
Сирил пожал плечами.
— К Хохочущему водопаду. Или к устью Кар-реки. Вдвоем нам под силу многое.
