Виктор улыбнулся. Другу нравилось изображать Джеймса Бонда.
– Теперь засними, что и как отсюда можно видеть.
Виктор снял стоящую под не работающим фонарем «Ладу», перевел объектив в сторону стоянки, увеличил масштаб изображения.
– Все видно, – шепнул он. – Вадима пока нет. Машин… два, три… восемь штук. Наверняка за гаражом еще парочка.
– Машину, машину в кадр возьми! Что целая, не разбитая! А то потом скажут!
– Готово. – Виктор выключил камеру и отдал Куликову. – Батарейку экономить надо.
– На ночь хватит. Черт, как же хочется курить!
– Сегодня от сигарет придется отказаться. Да и вообще, бросил бы ты это дело.
– Я же тебе говорил, когда брошу.
Где-то в кустах сонно чирикнул воробей, и молодые люди замолчали.
Мимо подъезда проходили люди: возвращающиеся с прогулок парни и девушки, или наоборот, только собирающиеся гулять, спешащие на ночную работу мужчины и женщины, двое нетрезвых граждан, громко обсуждающих вопросы доверия друг к другу, и даже молодая девушка со спящим ребенком на руках. Вадима не было.
Каждый думал о своем. Плеханов вдруг вспомнил, что хотел рассказать другу о поджоге «ЭльГреко» и о том, как они с Машей узнали преступника. Он уже открыл рот, но Куликов его опередил.
– Витек, – шепотом спросил Максим, – ты не забыл, завтра баба Настя из больницы выписывается?
Плеханов стукнул себя ладонью по лбу.
– Забыл, – признался он. – Хорошо, что напомнил.
– Возьму машину отца, надо вещи перевезти.
– Какие вещи?
– Мы на прошлой неделе новый шкаф купили, а старый деть некуда. Думаю, бабе Насте понравится. Он неплохой, просто старый. И дверцы все открываются.
– Хорошая мысль. А у меня диван есть. Спать на нем не очень удобно, но первое время Анастасии Николаевне пригодится. А если нет, потом выбросит, мне не жалко.
– Все это, конечно, хорошо, – вздохнул Макс, – если сегодня ночью машину не покалечат.
– Не покалечат. Зря мы тут сидим? Меня другое волнует: если сегодня Вадим ничего предпринимать не будет, завтра тебе придется одному тут кофе пить, я на дежурстве в «Кащенке» буду.
– Ясно. Выкручусь как-нибудь. Я вчера ездил в тот дом, где теперь баба Настя жить будет, и немного там прибрался.
Виктора неприятно кольнуло чувство вины. Он совершенно забыл о пожилой женщине, которую Максим спас от пожара.
– Домик неплохой оказался, зря мы с тобой так его критиковали, – жизнерадостно закончил Макс. – К концу недели дядя обещал прислать человека, который поможет окна поменять.
– Здорово, – восхитился Виктор. – А с квартирой у тебя как? В смысле, с тем полувросшим в землю домиком рядом с домом твоего дяди.
– Нормально. Документы уже оформляются. Без проблем.
Молодые люди вновь замолчали. Время тянулось медленно. Улица полностью опустела, тишина стояла такая, что было слышно, как у соседнего дома кто-то кашляет.
– Забыл тебе сказать, – шепнул Куликов. – Я звонил той девушке.
– Юле? – Плеханов вспомнил симпатичного секретаря в ярко-розовой вязаной кофточке.
– Да. Мы с ней встретились, поговорили…
– И? Не тяни. Вижу ведь, доволен.
– Доволен, – Макс улыбнулся, и в темноте забелела узкая полоска белых зубов. – Хорошая девчонка оказалась. К тому же, у нас куча общих знакомых. Кстати, а у тебя как? С той таинственной незнакомкой?
– Все хорошо. – Виктор вспомнил, как целовался с Машей, когда последний раз провожал девушку до дома, и по сердцу разлилось тепло. – Она прелесть.
– У-у-у! Чует мое сердце, тут все серьезно.
– Может быть. – Виктор не был суеверным, но сглазить не хотел, и поспешил перевести разговор на другую тему. – Может, разомнемся немного?
– Если хочешь, пройдись, а я пока не устал.
Стараясь производить как можно меньше шума, Виктор отполз подальше от места, где расположился Максим, и поднялся. Спина затекла не сильно, а вот в ноги, мгновенно впился миллион тонких иголок. Пару раз присев, Плеханов медленно прошел до конца дома, потом обратно. Тишина нарушалась лишь тихим шорохом его шагов.
Следующая разминка будет нескоро, поэтому Виктор решил продлить удовольствие, и направился к стоянке Вадима. Он шел так, чтобы его не было видно со стороны открытой двери металлического гаража, где сидел хозяин и охранник в одном лице. Фонарь на пустыре был только один, но и он тускло мерцал в предсмертной агонии. В его свете стоящие на стоянке автомобили казались мертвыми телами небольших
