Мертвые поднялись, но плоть отчего-то не продолжила разлагаться, а лишь усыхала на воздухе, избавленная от гниения в земле. И тут пришли крысы. Серые стаи просачивались в щели и трещины порта Таурук, занимая подвалы и подземелья. С того дня для крыс началось вечное пиршество, и число их множилось с чудовищной скоростью.
Конечно, когда появилась возможность выбирать между костлявой добычей, способной отбиваться даже обглоданными конечностями, и людьми со свежей кровью, которые умрут, если основательно искусать их, крысы предпочли переключиться на землекопов. Какое-то время сокращение численности рабочих было ошеломляющим. Крысы оказались упорным и находчивым врагом, и так продолжалось долгие месяцы.
Капитан Райтен нападал на корабли Западных Пределов, а потом на всю долю Чолика закупал рабов. Все больше и больше золота уходило торговцам, поставляющим жрецу землекопов, – работы должны были продолжаться, несмотря ни на что.
– Осторожно, господин. – Нуллат приподнял факел, освещая зияющий провал черной ямы впереди. – Тут пропасть.
– Она была на этом же месте, когда я проходил здесь в прошлый раз, – фыркнул Чолик.
– Конечно, господин. Я просто подумал, что вы могли забыть, потому что прошло уже немало времени с тех пор, как вы спускались сюда.
Чолик постарался, чтобы голос его прозвучал холодно и твердо:
– Я не забыл.
Нуллат побледнел и отвел глаза:
– Конечно нет, господин. Я только…
– Тише, Нуллат. Твой голос вызывает эхо, а меня это утомляет.
Чолик зашагал дальше, заметив, как вздрогнул Нуллат при виде внезапно появившейся слева от них, среди расколотых булыжников, красноглазой крысиной стаи.
Крысы длиной с руку – от локтя до кончиков пальцев – перепрыгивали валуны, обгоняя друг дружку, словно спеша поглядеть на двух путников. Они пищали, создавая постоянный шум, гулко перекатывающийся под каменными сводами. Тельца их, от влажных носов до округлых жирных огузков, покрывала гладкая, лоснящаяся черная шерстка, оставляя голыми длинные серые хвосты. Груды старых костей (среди которых наверняка попадались и относительно новые) лежали сверху на кучах булыжников, оставшихся после работы землекопов, и каменном мусоре от людских жилищ.
Трясущийся Нуллат остановился, тыча факелом в сторону крысиной стаи:
– Господин, возможно, нам следует повернуть обратно. Вот уже несколько недель я не видел такого скопища крыс. Их тут достаточно, чтобы завалить нас.
– Спокойно, – приказал Чолик. – Дай мне твой факел.
Меньше всего ему хотелось сейчас снова слушать бред Нуллата о предзнаменованиях. С него и без того довольно.
Помедлив секунду, словно беспокоясь, что Чолик, забрав факел, оставит его в темноте с крысами, Нуллат протянул головню.
Чолик перехватил ее поудобнее, прошептал слова молитвы и дохнул на огонь. И воздух мгновенно превратился в волну пламени, хлынувшую на груды камней и обломков; рот жреца стал кузнечным горном, изливающим жар, а он лишь поворачивал голову из стороны в сторону, испепеляя ряды крыс.
Закричав, Нуллат упал, прикрывая лицо от огня, и своим неловким движением выбил факел из руки Чолика. Жадные языки тут же лизнули край балахона жреца.
Старик прихлопнул горящую ткань:
– Будь проклята твоя дурость, Нуллат. Ты чуть не поджег меня.
– Примите мои извинения, господин, – пробормотал Нуллат, отдергивая факел так поспешно, что пламя едва не потухло. На том месте, где лежала головня, осталась блестящая лужица вздувающегося горячими пузырями масла.
Чолик продолжал бы бранить служку и дальше, но его вдруг охватила неожиданная слабость. Жрец едва устоял на ногах. Зажмурившись, он попытался остановить неистовое головокружение. Заклинание, брошенное так скоро после того, которым он припугнул Райтена, к тому же куда более сильное, истощило его.
– Господин, – окликнул Нуллат.
– Заткнись, – процедил сквозь стиснутые зубы Чолик.
Голос оказался таким хриплым, что он и сам удивился. Желудок переворачивался от тошнотворной вони паленого волоса и горелого мяса, наполнившей подземелье.
– Слушаюсь, господин.
Заставив себя вдохнуть, Чолик сосредоточился на главном. Руки его тряслись и болели так, словно у жреца не осталось ни одного несломанного пальца. Энергии, для которой он послужил проводником, оказалось слишком много для его дряхлого тела.
Когда слабость немного отпустила, Чолик открыл глаза.
Нуллат сидел на корточках рядом с ним.
