![](/pic/6/2/0/2/7//i_009.jpg)
8.
Терракота
Высота – 23,2 см
III век до н. э.
Танагра
Асклепий
Бородатый мужчина (см. илл. 9.) в перекинутом через левое плечо плаще. Правое плечо обнажено. Небольшая прямоугольная подставка.
Голова реставрирована. Приклеена. Кисть левой руки утрачена. Следы тонкой белой обмазки.
![](/pic/6/2/0/2/7//i_010.jpg)
9.
Терракота Высота – 16 см IV век до н. э. Танагра
![](/pic/6/2/0/2/7//i_011.jpg)
10.
Терракота
Высота – 25,2 см
IV век до н. э.
Танагра
Асклепий – бог лекарской науки, в «Илиаде» Гомера говорится, что свое искусство он унаследовал от кентавра Хирона. Гесиод и Пиндар называют его сыном Аполлона и Коронис. Когда, все более совершенствуясь в своем искусстве, Асклепий начал воскрешать мертвых, Зевс убил его ударом молви, чтобы не нарушался установленный им порядок жизни. Он представлялся в образе пожилого бородатого мужчины, по одежде и общему облику сходный с Зевсом. Ему также поклонялись в виде змеи и приносили в жертву петухов. В Риме был установлен культ Асклепия (иначе – Эскулапа) по совету книг Сивилл во время эпидемии 293 года.
Асклепионы, или центры его культа, находились в Эпидавре на Пелопоннесе, в Книдосе и Пергаме в Малой Азии и других местах и представляли собой род санаториев, где на основании сонных видений пациента во время первой ночи, проводимой в святыне, врачи-жрецы ставили диагноз и порядок лечения.
Две стоящие девушки
Две стоящих девушки в хитонах и плащах (см. илл. 10.). Под их ногами тонкая скругленная по углам пластинка. Левая фигура обнимает за плечи правую. У обеих фигур левые ноги, полусогнутые в колене, отставлены вперед. Из-под хитонов видны носки обуви.
Следы тонкой глиняной и белой обмазки. Поверхность потерта. Голова левой фигуры склеена.
Машина, не снижая скорости, сворачивает с автострады. Мчится в непонятную голубовато-жемчужную даль. И застывает у самой кромки воды.
Чуть слышно всплескивают крохотные волны у дощатого причала. С двух длинных садовых скамеек, потягиваясь, соскакивают и направляются к приезжим кошки. Поджарые. Длинноногие. С большими ушами.
Для итальянцев – они живой герб Венеции. На всех ее рынках, во всех самых маленьких зеленых уголках. Только у приезжих для них не найдется горсти лакомых кусочков. Здесь посторонних почти не бывает – служебный причал, без рейсовых пассажиров, тем более туристов.
Отделанный красным деревом, сияющий надраенной медью катер с нарядным салоном – «батискап» украшен штандартом Венеции. Внутри – ковры, зеркала, ощущение воды у самых окон. Поездка на нем в Палаццо Фарсетти, где размещается мэрия и администрация области – высшее проявление уважения к гостям. Венеция по-прежнему чувствует себя независимой внутри Итальянской Республики. Это как дыхание великой истории.
Традиции – они в Венеции удивительно органично входят в жизнь современного города. «Батискап» президента стремительно летит по лагуне – итальянцев невозможно себе представить без быстрой езды ни на суше, ни на воде, – но вдоль торчащих наклонно из воды зазеленевших водорослями бревен. Здесь они заменяют систему буев и точно ограничивают пути водного транспорта.
При приближении к Канале Сан Марко скорость сбрасывается и сводится на нет у разветвления Канале Гранде и Канале дела Джудек-ка, хотя последний по ширине больше напоминает просторный залив. Забота о фундаментах знакома и понятна каждому венецианцу. Все говорит о тяжелом положении местных построек, но если представить, что каждое сооружение покоится на сваях, остается удивляться добротности строительства.
Как машина составляет неотъемлемую часть жизни каждого американца, если не сказать – часть его организма, также входит вода в жизнь венецианца. К этому надо привыкнуть – ни гондолы, ни «батискапы», ни даже речные пароходы-трамваи не знают швартовки. Мускулистая рука гондольера или водителя – единственная поддержка при переходе на любое судно, и это независимо от пола и возраста пассажира. Венецианцы просто не замечают зыбкости палубы, просвета воды между бортом и причалом.
И еще одна особенность города-музея. Венеция не отстраняется от современного искусства, иностранных художественных школ, но они всегда остаются гостями. Желанными. Уважаемыми. Но – место традиционных Венецианских биеннале на самом мысу острова, где начинается Канале ди Сан Марко, рядом с островом Святой Елены. Их удобно там смотреть, не нарушая порядка городской жизни.
Президент Коммуны Венеции Каррара – архитектор по профессии. Он сам восстанавливал Палаццо Фарсетти и приспосабливал его для нужд венецианской администрации. Разостланная на уходящих в воду каменных ступенях красная дорожка ведем мимо старательно постановленных интерьеров XVI века, заключенных под стекло фрагментов стен первоначальной постройки XVI столетия к отделанному стюком и фресками того же периода кабинету «Президенте» с огромными окнами на Канале Гранде.
Каррара жалеет, что у Венеции не хватило средств приобрести соседний палаццо, известный под названием Дома Джульетты – это был бы почти целый восстановленный квартал. Что же касается Шекспира, Каррара, как и многие, разделяет точку зрения, что за именем Шекспира скрывается человек, лично знавший Италию или даже корнями своими связанный с нею.
«Родное солнце продолжает греть и в далеких землях», – приводит архитектор венецианскую поговорку. И как его отсвет, Совет Венеции решает поместить в зале своих заседаний картину сына и внука венецианцев – русского живописца Элия Белютина. «У вас осталась венецианская синева, которая недоступна иноземцам, и тот цветовой напор, который один способен воплотить безмерность человеческих страстей».
Но Венеция завершала ряд достаточно необычных событий в культурной жизни земель Венето – до нее было Беллуно... Ноябрь 1991 года. Около сорока статей в газетах Милана, Венеции, Вероны, Генуи, Болоньи, Модены, Феррары отметили начала тура персональных выставок признаваемого ими крупнейшим мастером современного авангарда Элия Белютина и главное – сам факт приезда художника на свою историческую родину.
В родной город деда и отца – Беллуно, в отрогах Южных Альп, он привез написанную им пятичастную «Пьету», которая сразу же заняла место алтарного образа в древней церкви Марии дель Фельтре – Марии в Лугах, «Мадонну Беллуно» и «Голгофу», ставшие даром Коммуне Беллуно, где с XIV века жили его предки, из поколения в поколение становившиеся художниками и музыкантами.
И почти в каждой статье нашлось упоминание о принадлежащей художнику там, в далекой Москве, и