пустыми руками, осмеливаются прокрадываться лесом к морскому берегу, чтоб поглядеть на купающихся женщин, не пугаясь предрассудков и установленных правил. Приличие простирается даже до того, что женщинам возбраняется показываться на берегу в те часы, когда мужчины возвращаются с рыбной ловли, потому что, для большего облегчения, они скидывают с себя и ту малую часть одежды, которая их покрывает. После купанья, если нет никаких работ, мужчины собираются для своей забавы в общественный дом. У них никогда не бывает недостатка в предметах, возбуждающих веселость, но при всем том они скоро утомляются взаимными своими шутками, и потому немного времени спустя все общество предается отдыху. Ничто не может быть неприятнее этим островитянам, как нарушение их утреннего сна, который является для них величайшим наслаждением.
У них нет положенных часов для еды; всякий ест, когда почувствует голод, а в такое время года, когда некоторые из съестных припасов бывают редки, – всегда, когда представится к тому случай. Приготовление кушанья поручается всегда женщинам, на что и отводятся им особые дома. Стряпня и плетение циновок, на которые употребляются листья пандана, составляют почти единственное занятие женщин. Кроме этого, они еще занимаются изготовлением тканей из банановых волокон и луба кетмии тополевой, идущих на одежду обоих полов. Эти ткани, в которых по всей справедливости можно похвалить искусство и красоту отделки, ткутся на некоторого рода станках. Различные предметы, употребляемые при этой работе, особенно же челнок, весьма сходны с теми, которые и у нас служат для того же.
Флойд часто говорил мне, что языку жителей Каролинских островов нетрудно научиться, по крайней мере тому, которым говорят между собой мужчины. Он дошел до того, что его понимали островитяне и он понимал их, но он прибавлял при этом, что чрезвычайно трудно всегда помнить бесчисленное множество выражений, которых должно избегать в разговоре с женщинами. Для их общества есть другой, этикетный язык. Ничто лучше этого обычая не доказывает великого уважения этих диких к женскому полу, так же как и внимательности их к обязанностям общественной жизни. Не следовать этому первейшему правилу разговора было бы поступком, противным всякой благопристойности. Виновный в таком проступке изгнан был бы из общества и не был бы никогда допущен в присутствие женщин. В. Флойд рассказывал мне, однако, что, когда он был один с женщинами, то забавлялся употреблением в разговоре с ними тех же самых выражений, какие употреблял, обращаясь к мужчинам, что язык этот очень смешил их и что они много хохотали и перешептывались между собой при всяком запрещенном в их обществе слове, которое он произносил. Несмотря на вольность эту, которую он позволял себе, будучи один с женщинами, при появлении островитян он вынужден был, однако, менять тон и выражения и соблюдать строжайшее приличие в их присутствии. Они доходили до того, что стращали Флойда ссылкой на необитаемый остров, если не перестанет нарушать должное женщинам уважение употреблением запрещенных выражений. Такая строгость могла бы заставить думать, что в этих выражениях заключается какая-нибудь двусмысленность; ничуть не бывало. Предметы самые обыкновенные, самые употребительные изменяют совершенно свое наименование в разговоре с женщинами обо всем без исключения, и что к тому же еще разговоры весьма часто бывают очень соблазнительные. Вначале Флойду было особенно трудно привыкнуть к этому странному обычаю. Чрезвычайно любили все рассказы его о европейских народах: лишь только он приступал к этому, тотчас собирался около него многочисленный круг мужчин и женщин, слушавших его с величайшим вниманием, но всякую минуту мужчины прерывали его криком: «пеннант! пеннант!» (запрещено). Слово это выражает также все противное закону; например, есть деревья «пеннант», к которым запрещено прикасаться; участки земли, к которым нельзя приближаться, и пр. Это выражение «пеннант» имеет совершенно то же значение, как слово «табу», употребляемое другими жителями Океании. Женщины, однако, в присутствии островитян не улыбались, не изменяли даже выражения лиц своих при произнесении слова «пеннант» и делали вообще вид, будто бы вовсе его не понимают. Смех играет важную роль в беседах этих островитян. В. Флойд уверял даже, будто бы целые фразы можно выражать одним смехом. Они вообще весьма разговорчивы; вечера их проводятся обыкновенно в рассказах о жизни или приключениях тех, которые совершали дальние странствования; они с удовольствием говорят также о новых или неизвестных островах, ими посещенных или виденных, об их жителях, произведениях, о том, как принимали их туземцы, что заметили они в испанских колониях, особенно же о виденных ими кораблях и местах, где корабли им попадались. Разговоры их об этих различных предметах продолжаются нередко далеко за полночь. Посредством этих-то рассказов сохраняются между ними сведения о положении разных островов, составляющих Каролинский архипелаг. Весьма удивлять должна точность, с какой они умеют показать направление, в котором лежат острова, определить число дней, потребных для совершения пути к ним, назвать владетелей их, исчисляя притом еще, сколько где источников пресной воды, жителей, челноков и пр. Должно сожалеть, что В. Флойд не занялся с большей подробностью этими предметами и что шлюп «Сенявин» не мог посетить тех самых островов, на которых он жил, потому что нам, конечно, удалось бы с его помощью собрать драгоценнейшие сведения о статистике Каролинских островов. Жители островов, нами виденных в то время, как находился у нас Флойд, говорили языком, который он плохо понимал. Наречие, на котором Флойд изъяснялся в пребывание у добрых своих приятелей, каролинцев, было, без сомнения, смешением английского языка с туземным. Он столько же научился языку островитян, сколько последние научились его языку, так что были в состоянии понимать его, как привыкли понимать друг друга. Но жители островов, виденных нами после, говорили или другим наречием, или языком, совершенно особым.
Одной из главных отраслей промышленности каролинцев является рыбная ловля; они очень много терпят в то время года, когда в этом продовольствии бывает недостаток. Благодетельная природа наделила эти страны великим изобилием рыб, которые разнообразием цветов и странностью форм превосходят все, что только можно вообразить себе прекраснейшего, блестящего; мясо их нежно и питательно. Рыба ловится в изобилии в продолжение всего года, кроме тех месяцев, которые соответствуют нашим октябрю и ноябрю. В это время рыба становится очень редка, и достать ее можно только с большим трудом. Это время года – самое тягостное для бедных островитян, потому что они претерпевают в то же время почти совершенный недостаток в плодах, так что, лишенные средств добыть припасы, терпят самый ужаснейший голод в продолжение трех без малого месяцев в году. Хотя я обязан В. Флойду многими любопытными подробностями о способах, употребляемых для ловли разного рода рыбы, однако он не мог удовлетворить меня столь совершенно, как бы мне хотелось, потому что он сам только один раз участвовал в значительной ловле. В первые дни пребывания своего на острове Флойд роздал жителям всю свою одежду и не имел уже никакой, когда те ему предложили отправиться с ними на рыбную ловлю. Он с радостью принял это предложение. Сидя в тени величественных хлебных деревьев, не помышлял он, чтобы в приятнейшем климате в мире можно было чувствовать какую-нибудь надобность в одежде. Но когда он в открытой лодке пробыл несколько часов под палящим солнцем, то непривыкшая кожа его так воспалилась, что некоторое время жизнь его была в опасности. Добрые островитяне, нимало не предвидевшие, что поездка их будет иметь столь горестное следствие, удвоили с этой минуты свои попечения и старания о нем и не захотели уже более брать его с собой.
Собираясь на рыбную ловлю, отплывают они с острова с рассветом и возвращаются не раньше двух или трех часов пополудни. По возвращении своем сходятся в большом общественном доме, где едят наловленную рыбу, из которой оставляют для себя самую большую, а женам и детям посылают самую мелкую, потому, что вход в «Ims»[468] запрещается в эту пору не только женщинам и детям, но и мальчикам от десяти до двенадцатилетнего возраста. Всякий, кто готовится к ловле, по установленным законам обязан не иметь никакого общения с женой своей в продолжение восьми или десяти предшествующих дней и должен провести это же число ночей в общественном доме, назначенном для неженатых. Закон этот исполняется во всей строгости; тот, кто пользовался малейшей благосклонностью какой-нибудь женщины, вынужден отказаться на этот раз от ловли, если не желает, по общему поверью, подвергнуться опасности заразиться самыми опасными болезнями, особенно опухолью в ногах. Женщины, обыкновенно утаивающие связи свои с мужчиной, тотчас изобличают того, кто захотел бы нарушить этот непременный закон, станут смеяться над ним и преследовать, называя его «манабур» – слово, значение которого не мог объяснить мне Флойд. Закон этот простирается даже до того, что возбраняет мужчинам прикасаться ко всем принадлежностям ловли в продолжение тех суток, в которые они исполняли супружеский долг. На женщин, однако, закон этот не распространяется, они могут всегда отправляться на ловлю, кроме того времени, когда бывают беременны или кормят ребенка.
Островитяне имеют много различных способов ловить рыбу. С наибольшим успехом употребляют они, в благоприятную для ловли пору, плетенные из прутьев садки, имеющие отверстие в виде воронки, широкое
