Плавания вокруг света и по Северному Ледовитому океану

употребить дня два или три на обозрение берега, от Кольского залива к W простирающегося, который, в чем я имел много причин быть уверенным, на всех картах изображен был весьма неверно. По этой же причине должен я был оставить неисполненным пункт инструкции Государственного Адмиралтейского Департамента, относящийся к острову Витсен. Мне казалось непозволительным терять время на искание острова, который я считал несуществующим.

В то время не читал я еще сочинения бургомистра Витсена и, следовательно, не знал настоящего происхождения острова, носившего его имя:[217] ибо ни в какой другой истории путешествий на Север не находил я ни малейшего о нем сведения. Но именно это молчание о нем историков заставило меня сомневаться в его существовании. Вот что сказано было в моем журнале: «на одной только карте, а именно, приложенной к описанию северных рыбных промыслов,[218] нашел я замечание, что остров этот открыт в 1688 году, но в тексте о нем ни разу не упоминается. В почтенном древностью своей голландском Зеефакеле над островом Витсен изображен корабль, а возле него шлюпки, гонящиеся за китом. Это делает вероятным, что какой-нибудь из китоловных кораблей, которые около 1688 года не ограничились еще Шпицбергеном и Баффиновым заливом, но простирали поиски свои гораздо далее к востоку, приняв туман за землю, что, как известно, в высоких широтах весьма часто случается, по возвращении в Голландию сообщил мнимое открытие соотечественникам своим и назвал его, может быть, в честь существовавшего в то время бургомистра Витсена». Итак, догадка моя о происхождении этого острова была довольно удачна. Но еще убедительнейшим доказательством несуществования острова Витсен казалось мне то, что он неизвестен промышленникам нашим, которые, отправляясь на Новую Землю всегда почти от Семи островов, проходят по тому самому месту, где он показывался, и что ни лейтенант Лазарев в 1819 году, ни мы в 1821 году, находясь несколько раз весьма близко к нему, не видели ни земли, ни признаков ее.

Четверо суток плыли мы весьма успешно, не встречая ничего достойного примечания, в разные времена видели несколько пучков морской травы и несколько чаек. Погода все время не весьма нам благоприятствовала. Но с вечера 6 августа сделалось еще хуже; нас окружил густой туман с мокротой.

Среда 7 августа. Вскоре после полудня заштилело. Расстояние до Новой Земли было уже невелико, и мы могли бы ее видеть, если б тому не препятствовал густой туман. На счет встречи льда соблюдали мы обыкновенные осторожности, хотя ничто не предвещало его близости. В этом отношении приближались мы к берегам Новой Земли довольно уверенно: ибо в необыкновенную теплую и бурную зиму, какова была прошедшая во всем Северном полушарии,[219] не могло его образоваться около берегов весьма много, необычно же ранняя весна скоро должна была истребить и последний.

Четверг 8 августа. Около полуночи опять ветер от S, а в час пришли мы уже на глубину 30 сажен. Это доказывало близость берега, но густой туман, ограничивавший наш горизонт расстоянием, не большим полумили, не допускал его видеть и вынудил нас лечь в дрейф. В пятом часу проглянула сквозь туман частица берега; мы тотчас легли к востоку и уже готовы были опять повернуть в море, по причине густейшего тумана, как вдруг стало прочищаться; вскоре берег Новой Земли открылся весьма ясно. Примечательная гора, лежащая на 73° широты, которая открылась нам первая в прошедшем году, усмотрена нами и теперь прежде прочих пунктов, почему и названа Первоусмотренной. Губу, по южную ее сторону вдающуюся в берег, против самого устья которой мы теперь находимся, Смиренников (служивший опять на нашем бриге) тотчас узнал, объявляя не сомневаясь, что это губа Безымянная, в которой он сам бывал неоднократно. В прошлом году не мог он узнать ее за дальностью. На моей карте была она обозначена под настоящим своим названием, к каковой догадке привели меня карта и виды штурмана Поспелова. В устье губы Безымянной лежит остров, за которым в случае противного ветра промышленники иногда останавливаются, но настоящего становища тут нет. Подойдя к берегу на расстояние около трех миль, спустились мы вдоль него к N и вскоре поравнялись с другой губой, по северную сторону Первоусмотренной горы находящейся, которой следовало быть Грибовой. Таковой признал ее и Смиренников; но так как она имела некоторое сходство в положении с Маточкиным Шаром и мы сверх того не уверены были в своей широте, ибо несколько уже дней не имели обсерваций, то, чтобы не оставить в этом случае никакого сомнения, послан был штурман ее осмотреть. Он возвратился вскоре после полудня, удостоверясь, что это действительно губа Грибовая. В устье ее глубина была 5 и 6 сажен, грунт – плита; далее в море на 15 и 20 саженях грунт – мелкий камень, а на 30 и 35 саженях, где, между тем, бриг лавировал, имели мы жидкий ил.

Отсюда продолжали мы плавание к Маточкину Шару, который теперь уверены были найти. В полдень обсервованная широта 73°6?, долгота по хронометрам от Екатерининской гавани 19°37?О. Мы не могли сделать достоверного сравнения между этой долготой и показанной пеленгами, поскольку карта наша была основана на долготе Архангельска, которой, по известным причинам, не могли мы доселе сличить непосредственно с долготой Екатерининской гавани. Следуя вдоль берега, имели мы удовольствие видеть, что карта наша в главных частях верна, хотя обстоятельства прошлого года и не весьма благоприятствовали описи. Мы не сводили труб с берега, нетерпеливо ожидая увидеть Маточкин Шар – предмет прошлогоднего нашего недоумения, и, наконец, около 4 часов увидели малый, низменный, беловатый островок Паньков, лежащий под самым берегом. Смиренников, живший на нем целое лето, весьма обрадовался старому своему знакомцу. Несколько левее островка открылся мыс Столбовой и, наконец, большой, но невысокий островок Митюшев. По этим приметам нельзя было не узнать Маточкина Шара. В 8 часов находились мы уже в самом его устье. Островок Серебряный был виден весьма хорошо, и мы скоро надеялись положить якорь в проливе; но ветер совершенно утих, а немного спустя сделался противный. Я хотел было послать шлюпку, чтобы точнее его обозреть, но густой мрак, который начал покрывать берега, заставил меня отложить это намерение. Между тем стремительное падение барометра, предвещая бурю или ненастье, делало опасным оставаться долее окруженным берегами; почему и решился я, оставив исследование Маточкина Шара до другого времени, продолжать путь к северной конечности Новой Земли.

Теперь открылась ясно причина, отчего мы в прошлом году не могли узнать Маточкина Шара. Горы, подходящие к самым его берегам, равно как и мысы Черный и Бараний, образующие собственно вход в пролив, створяясь между собой, столь совершенно его заслоняют, что, находясь даже у мыса Столбовой, ни по чему нельзя воображать, что имеешь перед собой пролив около 100 верст длиной. Не имея видов, можно бы его узнать по одному только островку Панькову; но расстояние наше от берега не позволяло нам тогда его видеть. Впрочем, мыс Столбовой также хорошая примета для входа в Шар. На нем находятся два особой фигуры холма, на южнейшем из которых стоит небольшой гурий; у самой же оконечности мыса несколько отпрядышей или отделившихся камней, похожих на столбы, от которых он, вероятно, и получил название. Митюшев остров лежит под самым берегом и в большом расстоянии, особенно в темноте, с трудом может быть различен. В широте Маточкина Шара, определенной Розмысловым, оказалась довольно значительная погрешность: устье его вместо 73°40? лежит на 73°20?. На карте, составленной мной в прошлом году, поместил я этот пролив не весьма удачно. Бухта, которая, как мне тогда показалось, соответствовала устью его, есть губа Митюшихина; само же устье, лежавшее несколько южнее, принял я за простую губу.

Большой залив, заключающийся между мысами Бритвиным и Сухим, в котором находятся губы Безымянная, Грибовая, Митюшиха, Волчиха и Серебрянка, а также и устье Маточкина Шара, назвал я заливом Маркиза де Траверсе.[220]

Пятница 9 августа. С весьма тихим ветром подвигались мы медленно вперед и в 5 часов поутру миновали только мыс Сухой, на котором в прошлом году видели избу. Погода сделалась прененастная, как мы того и ожидали, а вскоре и ветер стал крепчать, но, к счастью, от берега. В 8 часов прошли мыс Лаврова; открытый залив, находящийся между этим мысом и мысом Сухим, назвал я по имени старшего нашего штурмана Софронова, а северную, низменную оконечность губы Мелкой по имени офицера мичмана Литке 2-го. В 11 часов находились мы против губы Крестовой, южный мыс которой, отличающийся утесом с несколькими уступами, назван именем штаб-лекаря Смирнова, а северный низменный и более первого в море выдающийся – по имени второго штурмана Прокофьева. Губа эта, по рассказам промышленников, довольно обширна и имеет хорошие якорные места; перед устьем ее лежит посредственной величины остров, который я назвал островом Врангеля, в честь моего друга капитан- лейтенанта Врангеля, трудившегося в то время на северо-восточных берегах Сибири. Как по всем этим приметам, так и по широте места губа эта должна быть та самая, которую Баренц назвал Lomsbay.