что-то друг другу. Я мучилась ревностью, но тщательно скрывала это. Особенно тяжко пришлось, когда Вольский завел цыганку. Сказывали, она необыкновенная красавица, с восхитительным голосом. Дома ему все прощали: чем бы дитя ни тешилось…
С Божьей помощью он выпустился из университета, поступил служить и по сей день числится по архивам. Впрочем, службой мало интересуется, образ жизни его ничуть не изменился. В последнее время сблизился с Евгением, спасает его от моих «демонических чар». Бывало, что Андрей пытался сломать мои бастионы и укрепления, вновь найти путь к сердцу, испытать прежнее… Наша дуэль продолжается и по сей день.
Почему я тебе все это рассказываю? – Княгиня стерла слезы ладонью, голос ее обрел прежнюю твердость. – Последний ход Андрея в нашей игре касался непосредственно моего дома. Он соблазнил мою прежнюю воспитанницу, ее пришлось спешно выдать замуж. Теперь, по всему, он вынашивает план новой мести, и орудием ее можешь сделаться именно ты.
– Зачем? – искренне ужасаясь, спросила Вера. – Зачем эта непонятная война? Ведь вы любили друг друга!
– О да, любили… Но сколько наслаждения таится в ненависти! Замыслить очередной шаг, осуществить его, потом следить, как твой враг повержен и готов просить пощады! О, это неизъяснимое наслаждение, понятное разве вампиру!
– Но только не мне! – в сердцах воскликнула юная воспитанница. – Я это никогда не пойму! Любовь прощает, любовь – это милосердие, так учил Христос! – Вера плакала. – Это вы его погубили… Он был чист и добр, он верил вам, а вы его предали…
Княгиня помрачнела. Покусывая губы, она слушала девушку, затем холодно произнесла:
– Теперь тебе многое не понять, но мне важно, чтобы ты знала, как опасен Вольский. Поверь, он не способен более любить и никогда не соблазнится чистой девушкой, подобной тебе. Он отравлен на всю жизнь и будет избирать только тех женщин, которые его недостойны.
– Это неправда, – прошептала Вера сквозь слезы. – Если человека очень любить, он не может не ответить тем же. Его надо пожалеть, а не мучить!
Княгиня принужденно расхохоталась:
– Уж не желаешь ли ты явить милосердие и спасти погибающего? Берегись, Веринька, это ловушка! Андрей слишком вкусил соблазна, он ни во что не верит. А я не хочу лишиться тебя. К тому же я в долгу у твоего опекуна… – Собравшись уходить, Браницкая задержалась на пороге и произнесла с неподдельной грустью: – Запомни, нет ничего печальнее умирающей любви. Иной раз пожалеешь, что твой прежний возлюбленный не умер, не исчез навсегда…
Подобно призраку она растворилась в темноте. Вере осталось обдумать все сказанное, однако результаты назидательной беседы оказались противоположны тем, что ожидала княгиня. Вере легче было представить соблазненного и преданного юношу, нежели любовь-ненависть, непримиримую борьбу двух любовников. Всем своим неискушенным добрым сердцем она пожалела Вольского, а это, как известно, первый шаг к глубокому чувству.
В эту ночь она долго не могла уснуть, все переживала рассказ княгини, представляла себе юного Андрея, который сражен предательством. «Неужели положение в обществе так важно, что чье-то мнение оказывается сильнее любви? – думала взволнованная воспитанница. – Нет, это неправильно, так не должно быть! Почему же эти люди так расчетливы, так холодны? Разве есть на свете что-нибудь важнее любви?» Потом фантазия увлекла ее дальше: она спасет Вольского от разочарования, своим участием и заботой вернет ему надежду и веру, подарит ему самоотверженную любовь…
Уже во сне Вере грезилось, как они стоят пред алтарем, и лицо Вольского, такое вдохновенно-красивое, излучает счастье. Сердце девушки ликовало, она уже слышала небесный хор, чувствовала на губах трепетный поцелуй жениха… И вдруг перед ней возникает строгое лицо княгини Браницкой, которая, покачав головой, говорит: «Веринька, кто ты? Моя воспитанница! Ты не можешь стать его женой. И к тому же он – мой, и я не желаю отпускать его на свободу!» Вера испуганно вскрикнула: теперь перед ней была уже не княгиня, а матушка Вольского, своим властным и жестоким обликом вселившая в сердце бедной девушки ледяной холод. «Я не отдам тебе его, – повторила Варвара Петровна голосом княгини. – Ты всего лишь компаньонка, нищенка, ты погубишь моего мальчика. Не смей даже думать о нем!» Вера горько расплакалась – не во сне, а наяву. Она металась по подушке, заходясь в плаче и заливая слезами кисею и кружева постели.
– Барышня, Господь с вами! Привиделось ли что… – Дуняша бережно трясла плачущую Веру за плечо, и та проснулась.
– Дуня, я такая несчастная, – прошептала, всхлипывая, бедная воспитанница.
– Помилуйте, барышня, чем же несчастны? Здоровые, красивые, одеты-обуты, сыто накормлены, в богатом доме живете под крылышком барыни. Чем же несчастны-то? – приговаривала Дуняша, стараясь успокоить госпожу. – Это сон, барышня. А вы перекреститесь да «Богородицу» почитайте, оно и отойдет. Сон это.
Воркование горничной немного успокоило девушку, и, как это часто бывает, страх, пережитый во сне, стал непонятен. Однако осталось ощущение безысходности и униженности.
– Неужели у меня нет никакой надежды? – вслух произнесла Вера, и такая мука прозвучала в ее голосе, что Дуняша, собравшаяся было отправиться к себе, остановилась со свечой в руках.
– Господь с вами, барышня! Бог дает день, даст и пищу. Почивайте себе, не печальтесь раньше времени.
Она ушла, и в комнате воцарился полумрак. «Была бы жива матушка, она бы меня перекрестила, прижала к себе и пожалела», – думала с горечью Вера. В этот момент она почему-то не вспомнила о Марье Степановне Свечиной, которая много лет делала все, чтобы ее питомица не чувствовала сиротства. Бывают, видимо, минуты в жизни человека, когда хочется почувствовать рядом кровное, родное… Засыпая в слезах, Вера еще долго всхлипывала, совсем как маленький ребенок.
Глава 6
Первый бал
Он настал, день, которого так ждала и боялась Вера. Она знала, что от первого выезда много зависит: как примет дебютантку общество, сложится ли после выгодная партия. Бывало, что уже на первом балу завязывались отношения, которые приводили молодых под венец. «Оценят ли мой наряд, буду ли танцевать или тихо просижу в уголке среди старых дев, давно потерявших надежду?» – беспокоилась Вера. Первый бал, как первый взгляд, решает положение в свете, после уже трудно исправить сложившееся мнение. Юная воспитанница знала все это по рассказам, по книгам, по беседам с княгиней. Но оно касалось девиц с приданым, барышень, которых вывозят заботливые маменьки и папеньки. На что могла рассчитывать компаньонка?!
Весь дом был охвачен бальной лихорадкой. Княгиня тоже волновалась: бал давали Мещерские, к ним съезжалась вся московская знать, включая самого губернатора. С утра (если можно назвать утром два часа пополудни) Браницкая начала приготовления. Ванна с травами, компрессы со льдом, умащения и благовония. Целый день они с Верой ничего не ели: княгиня утверждала, что это необходимо, дабы не утратить блеск глаз, легкость тела и не падать от духоты в обморок. Еще некоторыми интимными хитростями поделилась княгиня с компаньонкой; словом, весь день ушел на подготовку к балу. За час до выезда они обе были столь возбуждены и взвинчены, что, когда обнаружился мелкий недочет в наряде княгини, та устроила настоящую истерику. Малаша скоренько подшила оторвавшийся край золотой бахромы на креповой чалме, но Браницкая долго еще не могла прийти в себя.
Сооружал прически специально приглашенный модный куафер. Он превзошел самого себя. Горничные сбились с ног, весь дом бурлил, закладывалась карета, и наконец все было готово. Сопровождать княгиню и Веру вызвались Вольский с Евгением, но, к великой досаде обеих, к ним в карету напросился Алексеев, не имевший своего экипажа. Вера в который раз задалась вопросом, почему столь решительная и своенравная княгиня не могла отказать этому ничтожеству. Здесь была какая-то загадка, а Вера любила всякие тайны и загадки. Она решила на досуге осторожно расспросить Браницкую, что связывает ее с Алексеевым.
В десять карета была готова. Вера в последний раз оглядела себя в зеркале и с удовлетворением отметила: хороша! На ней было платье из серебристого газа на белом атласном чехле, причем газовая туника удерживалась букетами бело-розовых яблоневых цветов. В темных волосах тоже белели цветы.
