Смерть.
Уэс прекрасно знал, что он видит: это был мир четвертой планеты Альфы Центавра, увиденный глазами Арвона. А ведь были сотни таких миров — и Уэс даже не слыхал о них. Миров, в которых когда-то жили, любили и ссорились люди, подобно жителям этого бездумно шумного города.
Уэс вздрогнул и вернулся от действительности к настоящему. Именно от действительности, а не к ней.
Он посмотрел на Арвона и Нлезина и понял, что они сейчас тоже видят Лос-Анжелес, каким он станет когда-нибудь. Они тоже сознавали, что настоящее — это только одна из первых сцен первого акта трагедии человечества.
Почему, ну почему они проснулись слишком рано?
Личные проблемы Уэса отступили на задний план — капля воды в море. Уэс, сам не зная почему, был твердо уверен, что его мир, его Земля, не погибнет, что она покорит космос. И тогда во вселенной вокруг себя Земля найдет только смерть и будет считать себя единственной и несравненной, и со временем придет в упадок и погибнет — одинокий остров, так и не нашедший своего близнеца — Лортаса, который дал бы ему бесконечную жизнь…
— Поверните сюда, — негромко сказал Арвон.
Уэс вздрогнул, машинально протянул руку, чтобы включить левый задний указатель поворота, и только тогда сообразил, что едет не в своей машине. Высунув левую руку, он просигналил поворот и свернул с бульвара в проезд, ведущий к роскошному мотелю, расположенному в полумиле от Тихого океана.
Форд остановился.
Они прожили в мотеле больше двух недель, и Уэс ни минуты не оставался один.
Арвон и Нлезин уходили по очереди. Иногда они брали с собой Уэса, но не часто, так как опасались, что он встретит какого-нибудь знакомого.
Нлезин где-то раздобыл денег. Он не объяснил, как он их достал, а Уэс не спрашивал. Нлезин казался весьма элегантным в угольно-черном костюме, но Арвону очень не шла спортивная куртка и брюки.
Номера в мотеле похожи один на другой. В них можно отлично провести одну ночь, и было время, когда им с Джо это нравилось. Но две недели — срок долгий. Уэс изучил три банальные картины на стенах; на них были изображены роза, мальчик, разглядывающий свою забинтованную руку, и бледный закат. Он навеки запомнил узор на постельных покрывалах. После этого он принялся скармливать телевизору монетки в двадцать пять центов, но и телевизор его не развлек. Вполне возможно, что жители Четвертой Центавра тоже смотрели такие передачи перед тем, как их мир разлетелся вдребезги.
Ничего таинственного в поведении Арвона и Нлезина не было. Они ходили по библиотекам и знакомились с разными аспектами современной жизни. Покупали журналы, особенно посвященные текущим событиям. Правдами и неправдами знакомились с инженерами и исподволь их выспрашивали. Вели записи.
Нлезин обнаружил, что в соседней аптеке можно брать книги на дом под залог. Он набрал романов и наскоро проглядывал их. Его не слишком успокоили бесконечные истории про садистов, суперменов и ловких дельцов.
— Ваш мир и в самом деле такой? — как-то спросил он Уэса.
— Отчасти. Однако надеюсь, что далеко не весь, — ответил тот.
Все это выглядело обыденным и неинтересным: они ели три раза в день, нормально спали и упорно работали. Гора записей росла.
Но постепенно неизбежный вывод стал очевиден.
Под глазами Арвона легли темные круги.
Нлезин делался все более саркастичным.
Наконец второго декабря Арвон швырнул очередную книгу о стену.
— С меня хватит, — сказал он.
— Н-да, Нлезину это не нравится.
Уэс, сидевший на постели, рассматривал свои пальцы.
— Я говорил вам.
Арвон заходил по комнате.
— На чудеса надеяться нечего. Этот мир еще не создал пилотируемых людьми космических кораблей и создаст их разве что через сто лет. А до межзвездного двигателя здесь додумаются не раньше чем через два столетия. Мы проиграли.
Нлезин повернулся к Уэсу:
— Мне сдается, Уэс, что вы нам сочувствуете. По-моему, вы не потребуете нашего ареста за похищение — или как это у вас называется. Я обещал, что мы отпустим вас, если потерпим неудачу в наших розысках. Мы потерпели полный крах. И теперь мы рискуем только собственной жизнью. — Он криво усмехнулся. — Так отправляйтесь к своей семье.
Уэс вздрогнул, но сразу овладел собой.
— А как же вы?
Нлезин пожал плечами.
— Мы проиграли. Выхода нет и на Лортас нам не вернуться. Едва ли нам кто-нибудь поверит, хотя Уайк, несомненно, попытается рассказать здешним жителям про наш мир и про то, что привело нас сюда. Это вызовет только смех — какой благодарный материал для клоунов! Но если нам все-таки удастся привлечь к себе внимание, может быть, кто-нибудь припомнит наш рассказ, когда выяснится, что ожидает вас во вселенной. — Нлезин помолчал. — А что касается меня, я, наверное, подыщу себе красивую подружку и попробую сочинить роман о будущем. Получится, конечно, редкая дрянь — человек должен иметь корни, а у меня их здесь нет. Ну, да что беспокоиться об этом заранее!
И вдруг Уэс почувствовал, что их дальнейшая судьба его не интересует. Он думал теперь только о Джо — о Джо, о доме, о знакомой, привычной жизни. Как он стосковался по ним! А о космосе, неотвратимой гибели Земли и о всем прочем надо забыть — поскорее и навсегда.
Уэс даже не простился с Арвоном и Нлезином как следует.
Он просто выбежал из мотеля, сел в машину и поехал назад по бульвару Сансет.
Так просто!
Он ни о чем не думал, он только ехал.
А город вокруг пел: «Джо, Джо, Джо…»
19
Беверли-Глен — странная, полная противоречий улица и в то же время характерная для Лос- Анжелеса. От Пико до Уилшира тянется довольно безликий строй почти одинаковых жилых домов. От Уилшира до бульвара Сансет она уподобляется Бельэр-роуд и щеголяет обширными лужайками, огромными клумбами, над которыми трудились японские садовники, и роскошными скучными особняками. После пересечения с бульваром облик Беверли-Глен опять резко меняется.
Уэс ехал по бульвару Сансет со стороны океана и поэтому сделал левый поворот, влившись в непрерывный поток машин, устремлявшихся вверх по Беверли-Глен к Долине.
С той минуты, как Уэс повернул на Беверли-Глен, он был уже дома. Он улыбнулся при виде улицы, которую избрал местом своего обитания. Джо не любила ее, и он вполне понимал почему: это была нелепая улица.
Но зато Уэсу она нравилась.
Денег в эту часть Беверли-Глен было вложено немного, но воображения — более чем достаточно. А главное, здесь наблюдалось разнообразие — элемент, которого вообще не хватает Лос-Анжелесу, где, по мнению Уэса, каждый так старался отличаться от других, что результаты этих стараний оказывались удивительно схожими.
