для 2080 года. А что правильно для 2080 года, точно так же неправильно здесь.
Уэйд решил не спорить. Хьюз был убежденный релятивист в области культуры, и вряд ли его можно было убедить с помощью доводов разума. Поэтому спор был напрасной тратой времени.
Опасность заключалась в том, что Хьюз был далеко не глуп и его позиция была достаточно надежной.
— Почему вы решили, Дэн, что эта культура выше нашей? Давайте на время забудем о национальной принадлежности. Обещаю, что не буду размахивать перед вами американским флагом. Мне просто хочется понять.
Хьюз улыбнулся.
— Я и не думаю, что ацтеки лучше нас, — к изумлению Уэйда сказал он. — И не знаю, может ли один образ жизни быть лучше другого. Я даже не имею представления, что в этом контексте означает термин 'лучше'.
— Тогда зачем вы все это затеяли?
Хьюз посмотрел Уэйду прямо в глаза.
— Я полюбил, — сказал он. — Полюбил индейскую девушку. Не думаю, что вы поймете меня, но других объяснений вы не дождетесь.
Уэйд медленно обернулся и посмотрел назад. Красавица-индианка по-прежнему стояла в полумраке, держа в руках винтовку. 'Ради нее, — подумал Уэйд, — ради нее он готов погубить весь мир'.
А впрочем, с его точки зрения, почему бы и нет? Во время одного из своих ранних исследовательских путешествий Хьюз встретил девушку и полюбил ее. Он не мог взять ее с собой; провезти ее контрабандой через станцию Цинциннати в 2080 год было невозможно. А что было главным в характере Хьюза? То, что он не подходил к своему обществу. Он не любил свою работу, потерпел неудачу в осуществлении своей мечты. Был равподушен к жене. Детей у него не было. Его лучший друг, поэт Карпентер, был слишком честен, чтобы льстить ему. Так почему Хьюз должен быть предан цивилизации, его породившей?
— Но послушайте, — сказал Уэйд. — Зачем вам лошади? Вы можете остаться здесь и жить с ней. За время вашей жизни Кортес не высадится в Америке. Надеюсь, я сумею добиться, чтобы вас оставили в покое, если вы пообещаете мне не делать глупостей.
— Скажите, Уэйд, вы когда-нибудь любили?
Уэйд не ответил.
— Я хочу, чтобы у меня были дети, — продолжал Хьюз. — Я не могу привести детей в мир, который рухнет у них на глазах, ведь я знаю, что их мир будет уничтожен; это совсем не предположение, а уверенность. Я впервые почувствовал, что такое счастье, здесь, с моей женой. И я хочу сделать для ее народа все, что в моих силах. Если вы считаете это преступлением, мне остается только ответить, что ваше мнение мне совершенно безразлично.
— Нет, — медленно выговорил Уэйд, — это не преступление. Я сам не знаю, что это такое.
Уэйд рассматривал циновку, на которой он сидел. Он был глубоко обеспокоен; аргументы Хьюза нельзя было просто отбросить. Уэйд не пробовал обмануть себя избитыми истинами. В настоящий момент существовали обе цивилизации. Ведь нельзя твердить, что одна из них лучше лишь потому, что один раз она существовала. Кто знает, каким был бы мир при другой цивилизации?
В этой ситуации не было правильного и неправильного.
Хьюз не был преступником, так же как и Уэйд не был героем.
Хорошо. Тогда упростим ситуацию до предела. У них разные симпатии и антипатии, разные представления о чести. Жизнь Уэйда немыслима вне 2080 года. Если ему не удастся остановить Хьюза, он погибнет. А у него нет никакого желания приносить себя в жертву.
Все очень просто.
Он должен действовать. Но как?
Заря уже занималась на востоке, и в хижину проникал холодный серый предутренний рассвет.
Уэйд перешел в наступление.
Он целился в самолюбие Хьюза и надеялся не промахнуться.
— Перед отъездом я видел доктора Клементса, — сказал он. — Ваш босс сказал, что ваша последняя работа — помните, об урбанизме — настолько ни в какие ворота не лезет, что он вынужден поставить вопрос о лишении вас ученой степени.
Это явно произвело впечатление на Хьюза.
— Что? Не может быть! Степень присваивается пожизненно. Клементс — осел. Мое исследование было чертовски удачным, и он знает это. Какого дьявола вы…
— Ваша жена покончила жизнь самоубийством, — хладнокровно прервал его Уэйд.
— Я вам не верю.
— Я встречался с Карпентером. Вам известно, что у него сохранился один экземпляр вашего романа? Я прочитал 'Окно к звездам'. Это дребедень, но в одном месте у вас получилось неплохо.
— Сохранился экземпляр? Что это за место?
Уэйд ненавидел себя в этот момент, однако разозлить Хьюза было необходимо.
— Вы никого не любите, Дэн. Вы неудачник и пытаетесь скрыться от самого себя. Но убежать от себя нельзя. Вы и здесь потерпите неудачу. Вы будете вечным неудачником…
Хьюз вскочил на ноги. Несмотря на бронзовый загар, лицо его побелело. Он тяжело дышал.
— Вы лжете! Лжете! Я докажу вам, всем вам…
Вот он, этот момент!
Уэйд бросился в сторону на циновку, покатился кубарем и рванулся к одеялу, которое закрывало дверной проем. Оказавшись снаружи, он мгновенно шагнул в сторону.
Щелкнул выстрел, и пуля пробила одеяло.
Уэйд схватил веревку, висевшую рядом с дверью, и кинулся к коралю. Лошади тревожно храпели и топтались внутри. Он рывком открыл ворота. Второго выстрела он не слышал, только почувствовал на щеке ветерок от пролетевшей пули.
Уэйд вскарабкался на ограду, с диким криком бросил лассо и прыгнул на спину пойманного жеребца. В следующее мгновение он свалился на землю, но снова вскарабкался на лошадь и изо всей мочи вцепился в гриву.
Он снова крикнул и начал хлестать лошадей свободным концом веревки. Лошади начали метаться.
Жеребец под ним задрожал, но не сдвинулся с места. Уэйд заметил, что жеребец привык ходить под седлом — на нем еще остались следы от ремней. Испуганные лошади метались. В корале царил настоящий бедлам. Уэйд расслышал щелчок выстрела. Рядом с ним почти по-человечески вскрикнула кобыла, в которую попала миновавшая его пуля.
Уэйд сжал коленями бока жеребца и покрепче вцепился свободной рукой в гриву. Он испустил вопль, который сделал бы честь любому ковбою, и галопом устремился к открытым воротам. За ним последовали почти все лошади — они дико вращали глазами и с храпом хватали холодный утренний воздух.
Не меньше десяти минут Уэйд дал жеребцу скакать во главе табуна; было почти невозможно управлять им с помощью накинутой на шею веревки. Уэйд думал только о том, как бы не свалиться, подпрыгивая на мокрой спине жеребца, и проклинал про себя развевающуюся жреческую тогу.
Наконец ему удалось перевести дрожащего жеребца на шаг, а затем остановить его. Остальные лошади неуверенно переминались с ноги на ногу. Уэйд соскользнул с жеребца и, попридержав плащ, набросил на его шею уздечку из веревочной петли. Затем он вскарабкался обратно, радуясь тому, что жеребец оказался смирным. Возбуждающие таблетки, которые он бросил в воду, еще не начали действовать, но скачка могла ускорить этот процесс.
Уэйд был измучен до предела, но холодный утренний воздух немного взбодрил его. Он понимал, что неприятности далеко не кончились, мало того, его собственный план обернулся против него.
Ему еще придется хлебнуть горя с этими возбуждающими таблетками.
Уэйд мог вызвать машину времени только в то место, где он оставил ее, недалеко от Койоакана. Койоакан находился в пятнадцати милях отсюда по прямой — на расстоянии птичьего полета, но Уэйд не был птицей. Не мог он и переплыть озеро Тескоко, а все дамбы были расположены на другой стороне озера.
