Ему хотелось взять слова обратно, хотелось объяснить, что он имел в виду. Но вместо этого только вяло произнес:
– Не знаю…
– Ты что же, совсем не уважаешь своих родителей?
Он молчал.
– Извини, – грустно вздохнула она. – Я вовсе не хотела на тебя бросаться. Но все же думаю, – даже не зная всех обстоятельств, – что ты не должен всю вину взваливать на свою маму. Если тебе было плохо, то, наверное, и ей тоже. Она, конечно, делала все, что могла. Ведь это очень трудно воспитывать ребенка одной, без мужа. Я вот никогда не осуждаю своих матерей за… – Ее голос осекся.
– За что?
– За отца. – Она отвернулась.
Не проронив ни слова, они продолжали шагать по траве. Дион заговорил первым.
– А что с твоим отцом?
Она не ответила.
– Пенелопа, – мягко окликнул он.
– Моего отца, – сказала она, – загрызли волки.
Дион, пораженный, уставился на нее, не зная, что сказать. Затем глубоко вздохнул и еле слышно выдавил:
– Извини.
Пенелопа слабо кивнула и ускорила шаг.
– Я тоже извиняюсь. Давай просто забудем об этом.
Диона одолевали сомнения, стоит ли продолжать разговор. Она сказала, что не хочет об этом говорить, но он чувствовал, что хочет. Он сам ко всему, что касалось отца, относился чрезвычайно болезненно, с особой чувствительностью. Особенно когда о нем спрашивали посторонние. Но ей, наверное, в тысячу раз хуже.
– Ну ты его хотя бы помнишь?
Она замедлила шаг, затем остановилась и повернула к нему лицо.
– Когда он умер, я была совсем маленькой. У меня есть несколько его фотографий, и мне много рассказывали о нем матери. Так что, мне кажется, я его знаю. Но чтобы помнить? Heт я его не помню. Отец существует только в моем воображении. – Она посмотрела на часы. – Уже почти пять тридцать.
– Да. Мне надо идти.
Пенелопа облизнула губы.
– Но мы остаемся друзьями?
Он кивнул.
– Конечно, остаемся друзьями.
– И для тебя это не имеет значения?
– А для тебя? Я имею в виду, насчет меня.
– Нет, – вырвалось у нее. – Конечно, нет.
– И для меня, разумеется, тоже.
Пенелопа посмотрела на дом, затем робко встретилась с ним глазами.
– Мама разрешила мне взять машину и отвезти тебя.
– Это хорошо, – сказал Дион.
Это было действительно хорошо. Он ничего не имел против матери Пенелопы, но, когда она подвозила его в прошлый раз, он чувствовал себя исключительно скованно. Пенелопа сидела на заднем сиденье, прямо за ним, и ему все время казалось, будто он находится в машине с ее мамой один на один. Она говорила без остановки, задавала вопросы, большинство из которых были почти личными. Или по крайней мере просто странными. В ее улыбке был легкий налет сексуальности. В ее глазах, когда она испытующе всматривалась в него, было что-то похожее не то на обещание, не то на угрозу. Своими суетливыми манерами она напоминала ему его собственную маму, и это только добавляло напряжения. Видимо, первоначальное впечатление о ней было ошибочным. Он был тогда несказанно рад, когда машина наконец затормозила перед его домом.
Пенелопе, разумеется, он ничего не сказал. И на этот раз, когда он снова увидел ее, она опять показалась ему типичной домашней хозяйкой, похожей на мышку.
Он был рад, что поедет не с ней.
– Пошли, я возьму ключи, а ты попрощаешься, – сказала Пенелопа.
– Хорошо.
Он вошел в дом вслед за ней.
Оказалось, что Пенелопа прекрасно водит машину, аккуратно и осторожно. Она правильно держала руль – так, как рекомендовали инструкторы, – и тормозила сразу же, завидев желтый свет. Дион обнаружил, что улыбается, наблюдая ее тщательную сосредоточенность.
