– Я не собираюсь умирать, – сказала мать. Но голос прозвучал отнюдь не так уверенно, как должно было быть, и от этого он зарыдал еще пуще.
Потом ему стало стыдно. Странно, потому что речь шла о гораздо более серьезных вещах, чем стыд, и тем не менее он не стал рассказывать родителям, что именно так напугало его в ванной. Только попросил проводить его наверх – в тайной надежде, что Донин все еще там, и заставил отца проверить все шкафы в спальне и соседних комнатах по коридору. Только после этого надел пижаму и сказал, что они могут идти, с ним все в порядке.
Больше всего стыдно ему было своих слез, и он думал, что если бы не разнюнился, как маленькая девчонка, то смог бы откровенно рассказать о своей встрече с дочкой слуги и о том, что она говорила. Но, примчавшись голым и уткнувшись в материнскую кофту, он не смог заставить себя добавить к такому унижению еще и рассказ, больше всего напоминающий бред сивой кобылы в лунную ночь – сколь бы серьезны ни были возможные последствия этого.
Надо просто быть настороже, не сводить глаз с матери и позаботиться о том, чтобы ничего не случилось.
Он перестал ходить на улицу, перестал играть с друзьями. Приятелям он объяснил, что наказан, что мать не разрешает выходить из дома. Матери сообщил, что родители увезли Джима и Пола на каникулы, а Мэдсона посадили под домашний арест.
Он оставался в доме.
Оставался рядом с матерью.
Он по-прежнему изо всех сил старался избегать Биллингсли, зато не пересекаться с Донин не требовало ни малейших усилий. Либо ее отец, либо родители поговорили с ней, либо она сама решила сохранять дистанцию, во всяком случае, он лишь изредка видел, как она мелькала где-то в коридорах, или в комнатах, или во дворе.
Спустя несколько дней вечером отец вдруг решил, что его надо постричь. И ему захотелось собрать стриженые волосы. Он понятия не имел, почему и откуда вдруг ему взбрела в голову эта мысль, но практически в тот же миг, как он подумал об этом, желание стало просто непреодолимым, жизненно важным. Отец закончил подравнивать челку, стряхнул с плеч остатки волос на газеты, разложенные на полу вокруг стула, сложил их и отнес в мусорное ведро. Дэниэл тихонько проскользнул на кухню, нашел смятые газеты с обрезками и быстро утащил их к себе в комнату.
В течение следующей недели он собирал самые разные предметы: использованные салфетки, выброшенные зубочистки, персиковые косточки, обглоданные цыплячьи ножки и крылышки, огрызки яблок. Поиск и сбор подобных предметов превратился для него в какую-то навязчивую страсть, и хотя никогда толком даже себе не мог объяснить, что он ищет в данный момент, всегда находил именно то, что надо.
Он понял, что должен собрать все эти разрозненные элементы в единое целое, сконструировать некую фигуру, которая будет служить талисманом против... Против чего?
Этого он не знал, тем не менее продолжал по вечерам, перед тем как ложиться в постель, трудиться над созданием фигуры, добавляя все новые и новые компоненты, а утром, просыпаясь, переделывал по- новому.
Закончив создание фигуры, он немедленно ее уничтожил. До самого последнего момента он толком не отдавал себе отчета, что именно он делает, но как только увидел выражение лица этой куклы, увидел угрожающую позу и пугающую конструкцию всего создания, он моментально понял, что создал не талисман, оберегающий от чего-то, а фигуру, способную притягивать к себе нечто.
Нечто плохое.
Именно этого добивались от него Биллингсли, его дочка и сам дом. Он разодрал создание на мелкие части, затоптал ногами, потом собрал все до последнего клочка в бумажный пакет, отнес его на задний двор и сжег.
Этой ночью ему слышались шепоты. Потом к двери подошел отец и тревожным голосом предупредил, чтобы ни в коем случае не выходил из своей комнаты, даже если захочется в туалет, и оставался в кровати до восхода солнца.
Впервые после детского сада он напрудил в постель, но не почувствовал стыда и даже не придал этому особого внимания. Подходя к столовой к завтраку, он услышал разговор, который мгновенно оборвался при его появлении.
'Что мы будем делать?' Мать.
'Мы ничего не можем. Они возвращаются'. Отец.
В этот вечер ему опять запретили выходить из комнаты, но что-то заставило его ослушаться приказания, и он тихонько прокрался к двери и выглянул в коридор.
Она проявилась из мрака – маленькая коренастая фигура, слепленная из пыли, волоса, обрезков бумаги и ленточек, хлебных крошек и ниток. Из всякого мусора, который обычно собирается на ковре под диваном. Живое отражение той статичной фигуры, которую он сам создал и уничтожил.
Дэниэл застыл на пороге своей комнаты, не в силах даже вдохнуть, глядя, как жуткое создание удалялось от него в сторону холла.
В сторону родительской спальни.
Дверь открылась. Закрылась.
– Нет! – вскрикнул он.
– Дэниэл ? – послышался голос отца из гостиной. Родители, оказывается, еще не ложились! Они в безопасности. Это... неизвестно что им не угрожает!
Он испытал такое огромное облегчение, что буквально почувствовал, как подкашиваются ноги. Он посмотрел налево, в сторону лестницы, и вдруг услышал из родительской спальни глухой стук. Словно что-то упало.
И судорожный всхлип.
