Джон предложил пойти в кино, и идея была одобрена единогласно.
На следующий день мы встретились у кинотеатра.
Там на шести экранах шли четыре фильма, и хотя обычно мы приходили к согласию почти обо всем, тут мы долго не могли решить, какой фильм выбрать. Томми, Джуниор, Бастер, Джеймс и Дон хотели посмотреть новую комедию. Остальные желали пойти на ужастик.
Я полагаю, что эти два фильма делили первое место в рейтинге недели.
Филипп купил билет, и пока контролер в дверях отрывал контроль, мы все безмолвно просочились мимо него. Ужастик уже начался, до комедии было еще десять минут, и мы разделились на две группы, и каждая прошла в свой зал.
Кино было ничего себе, но не шедевр, хотя Биллу оно понравилось неимоверно. Интересно, каков будет его рейтинг в «Энтертеймент тунайт».
Было у меня такое чувство, что каждый четвертый признает его «выше среднего или выдающимся».
Выйдя после кино, мы четверо стали ждать остальных. Билл сказал, что хочет есть, и мы посмотрели на расписание над кассой – узнать, когда кончится комедия. Выяснив, что у нас есть еще двадцать минут, мы, не торопясь, побрели в «Баскин-Роббинс». Мимо нас прошли две блондиночки, чирикая на жаргоне.
– Вот этой бы я сунул в рот свой рожок с мороженым, – сказал Стив.
– Которой? – спросил Джон.
– Любой из них. Обеим.
Мы засмеялись.
Филипп остановился.
– Изнасилование – власть! – сказал он.
Остальные тоже притормозили и переглянулись, не понимая, шутит он или всерьез.
– Изнасилование – оружие!
Он говорил серьезно. Я посмотрел на него с отвращением.
– Не гляди ты на меня святошей! Все дело в этом – сила и власть. Это то, чего нет у нас. Незаметных. Это то, что мы должны научиться брать.
– Ага, – подхватил Стив. – К тому же когда ты последний раз кого-нибудь имел?
– Великолепная идея! – саркастически сказал я. – Вот как мы заставим женщин нас замечать. Просто изнасилуем.
Филипп посмотрел на меня спокойным взглядом:
– Нам уже приходилось.
Это меня остановило. Я в шоке посмотрел на Филиппа, на Стива, на остальных. Я убивал, я нападал, я громил. Но это все было для меня вполне оправданным, вполне законным. А это... это неправильно. И то, что мои друзья, братья, товарищи-террористы на самом деле насиловали женщин, заставило меня посмотреть на них в ином свете. Впервые я понял, что не знаю этих людей. Впервые я оказался с ними не в фазе.
Наверное, Филипп почувствовал мое смятение. Может быть, оно отразилось у меня на лице. Он мягко улыбнулся и потрепал меня по плечу.
– Мы – террористы, – сказал он. – Ты это знаешь. А террористы это делают.
– Но мы же – Террористы Ради Простого Человека. Чем это поможет простому человеку? Чем это продвинет наше дело?
– Пусть эти сучки знают, кто мы, – ответил Стив.
– Это дает нам власть, – ответил Филипп.
– Не нужна нам такая власть!
– Нужна. – Филипп стиснул мое плечо. – Я думаю, пришло время твоей инициации.
Я вырвался.
– Нет!
– Да. – Филипп оглянулся. – Давай вот эту.
Он показал на молодую азиатку, вышедшую из галантерейного магазина с небольшой сумкой. Женщина была великолепна: высокая, как модель, со скульптурными чертами лица, темными миндалевидными глазами и красным напомаженным ртом, длинные черные волосы висели почти до талии. Тонкие блестящие брюки в обтяжку четко обрисовывали контур трусов.
Филипп увидел выражение моего лица.
– Давай, вали ее.
– Но...
– Если не будешь, мы это сделаем.
Остальные с энтузиазмом закивали.
– Средь бела дня!
– Тебя никто не увидит.
Я знал, что он прав. Меня так же не будут замечать за изнасилованием, как за любым другим занятием.
Женщина миновала нас и направлялась к переулку в середине квартала.
– Эту женщину сейчас изнасилуют, – сказал Филипп. – Ты или мы. Решать тебе.
На это я поддался, в своем самодовольстве веря, что быть изнасилованной мной – это лучше, чем Филиппом, Стивом или Джоном. Я же хороший, просто поступаю по-плохому. И будет не так ужасно, если это сделаю я, а не другие.
Джон хихикнул:
– Лезь на нее. И кинь ей палку за меня тоже.
Я сделал глубокий вдох и пошел к женщине. Она не видела меня, пока я не оказался совсем рядом, пока не схватил ее за плечо и поволок в переулок, закрыв рот другой рукой. Она уронила сумку, оттуда высыпались черные кружевные трусы и красная шелковая комбинация.
Ужасное было чувство. Наверное, в неисследованных глубинах моего подсознания агрессивного самца варилась мысль, что ей это может понравиться, что пусть это будет мучительно в смысле чувства, физически это может доставить ей удовольствие. Но она была в слезах, в ужасе и явно в гневе, и, прижимаясь к ней, я уже знал, что ей будет противно и это, и я сам.
Я остановился.
Этого я не мог.
Я ее выпустил, и она упала на асфальт, всхлипывая и судорожно ловя ртом воздух. Я чувствовал себя последним дерьмом, уголовником, которым я и был. Желудок свело судорогой, меня тошнило. Да что со мной такое? Как я вообще мог в это ввязаться? Как я мог оказаться настолько слаб морально, настолько жалок, чтобы не пытаться отстоять свои моральные убеждения?
Я был не тем человеком, кем себя считал.
Перед моим мысленным взором возник образ Джейн, которую какой-то незнакомец затаскивал в переулок и насиловал.
У этой женщины есть муж? Приятель? Дети? Родители есть?
– Ты упустил свой шанс, – сказал Филипп. Он бежал в переулок, расстегивая штаны.
Я бросился к нему, но голова моя кружилась, меня тошнило, и я привалился к стене.
– Не смей!
Он посмотрел мне в глаза:
– Ты знал правила игры.
Он схватился спереди за ее брюки, рванул и оторвал лоскут.
Остальные террористы смеялись. Женщина жалобно хныкала, отчаянно пытаясь не дать стянуть с себя брюки, защищая остатки своего поруганного достоинства, но Филипп встал на колени и грубо раздвинул ей ноги. Я услышал звук рвущейся материи. Она кричала, плакала, по ее покрасневшему лицу лились слезы, и была она маленькой перепуганной девочкой, и никем другим. И в глазах ее был ужас – голый, презренный ужас.
– Отпусти ее! – крикнул я.
– Нет.
