– Ты знаешь Сан-Диего, – сказал мне Филипп. – Так что веди. Найди нам какой-нибудь незаметный мотель.
Мы поехали дальше, и я показал дорогу к ряду мотелей. Мы выбрали «Хайатт» – один из мотелей побольше и лишенный индивидуальности; украли ключи из тележки горничной и взяли комнаты на одном из средних этажей. Разнеся чемоданы по комнатам, мы собрались у Филиппа посмотреть новости из Лос- Анджелеса по кабельному телевидению.
О событиях в Фэмилиленде не было сказано ни слова.
Мы посмотрели пятичасовые новости, выпуск в пять тридцать, в шесть, переключаясь с канала на канал.
Ничего.
– С-суки! – сказала Мэри. – Они это закрыли.
– А что случилось с Бастером? – спросил Джуниор. Он заговорил впервые с момента отъезда из Фэмилиленда, и голос его был тихим и неестественно спокойным.
– Не знаю, – признался Филипп.
– Ты думаешь, он погиб?
Филипп кивнул.
– А кому, кроме нас, есть до этого дело? – спросил Джеймс. – Кто мог хотя бы заметить?
Мы помолчали, каждый думал о Бастере. Я вспоминал, как он радовался, когда мы громили магазин «Фредерикс», как он говорил, что с нами чувствует себя молодым.
Мне хотелось плакать.
– Если даже никто не заметил, что его убили, сам по себе факт, что Фэмилиленд закрыли и всех оттуда вышибли, – это уже новости, – сказал Филипп. – Либо у компании хватило сил не пустить это в новости... либо у кого-то другого.
– У кого? – спросил Стив. Филипп потряс головой.
– Не знаю. Но мне это очень не нравится.
Следующий день мы провели в мотеле, следя за выпусками новостей, читая газеты.
На следующий день мы поехали в Мир Моря.
Филипп необычайно быстро смог избавиться от нервозности и паранойи, и в этот второй день от них и следа не осталось. Это по его настоянию мы поехали в Мир Моря. И он, и все остальные считали это совершенно обычным днем, нормальным выходным днем, увлеченно вычитывали расписание представлений дельфинов и касаток, бегали посмотреть на аквариум с акулами. Я не мог поверить, что они так легко забыли Бастера, что они так небрежно отреагировали на его смерть, и это меня угнетало чертовски. Пусть гибель Бастера и пропала незамеченной в большом мире, но хоть на его собратьях Незаметных она должна как-то сказаться? Или все мы настолько никому не нужны? И жизнь каждого из нас лишена смысла и значения?
На представлении касатки Шаму я не выдержал и напомнил. Мы сидели в переднем ряду, и только что нас окатил фонтан от плюхнувшейся в воду перед нами касатки, и все террористы хохотали так, что животики можно надорвать.
– Класс! – сказал Пол. – Отлично, что мы поехали в Сан-Диего!
Вот тут меня и прорвало.
– Мы сюда приехали, потому что обосрались, когда хотели взорвать Фэмилиленд, и Бастера там пристрелили, и те же самые хмыри готовы были пристрелить нас ко всем чертям. А для вас, мать вашу так и этак, это теперь каникулы!
– Ты это чего? – спросил Филипп. – Остынь.
– Остынь? Два дня назад ты заставил нас взорвать эти гадские дома, потому что за нами гнались эти гады в штатском...
– То было два дня назад.
– А Бастер погиб, и мы тут развлекаемся в этом свинском Мире Моря!
– Он ведь погиб не зря.
– Что?!
– Он отдал свою жизнь ради дела.
– Ага, и теперь мы все должны быть счастливы пожертвовать своей жизнью ради «Дела»! Маленькие издержки в нашем большом бизнесе. Я-то думал, что наша главная цель – освободить нас, чтобы мы не были винтиками в машине, детальками большой организации. Я думал, это битва за права личности. А теперь, оказывается, нам полагается растворить свою индивидуальность в группе. В твоей группе. – Я посмотрел ему прямо в глаза. – Лично я не собираюсь умирать. Ни за какое «Дело». Я хочу жить. – Я сделал театральную паузу. – И Бастер тоже хотел жить.
– Бастер погиб, – ответил Филипп. – И нам его никак не вернуть. – Он встретил мой взгляд. – И чего нам переживать? За что чувствовать себя виноватыми? Когда он был жив, мы всегда были с ним. Мы были его друзьями, его семьей, среди нас было его место, и он это знал. С нами он был счастлив.
Я не хотел верить Филиппу, но не мог не верить. Помоги мне Боже, я верил. Я говорил себе, что он понимает мой образ мыслей, что он умеет мной манипулировать, потому что слишком хорошо меня знает, но в это я себя заставить поверить не мог. Да, Филипп прав. Бастер в последние дни своей жизни был счастливее, чем когда-либо раньше, и все это из-за нас.
Филипп смотрел на меня спокойным взглядом.
– Я думаю, нам надо убить какую-нибудь знаменитость.
Я моргнул, захваченный врасплох.
– Чего?
– Я уже об этом думал. Как ты правильно сказал, мы в Фэмилиленде обосрались. Мы даже близко ничего не сделали такого, что нам полагается как террористам. Но я думаю, что убийство знаменитости даст нам аудиторию. Мы сможем преподнести наше дело общественности.
– Я не хочу убивать, – ответил я. – Вообще никого.
– Хочешь.
– А я говорю, нет!
Но снова какая-то тайная часть моей души соглашалась с аргументами Филиппа, думала, что он предлагает обоснованный образ действий.
– И я не хочу, – сказал Тим. – Чего просто не поймать знаменитость женского пола и не изнасиловать?
– А еще лучше похитить знаменитость, – предложила Мэри. – Так мы получим колоссальную рекламу. И не придется ни у кого отнимать жизнь.
– Мы все отнимали жизнь, – напомнил Филипп холодным и твердым голосом. – Кажется, вы с удовольствием об этом забыли. Среди нас девственниц нет. Ни одной.
– Но некоторые из нас извлекли уроки из своих ошибок, – возразил я.
– И что ты тогда предлагаешь делать? Ничего? Великие перемены требуют великих действий...
– Какие перемены? Кого мы тут дурим? Ты думаешь, убить кого-нибудь знаменитого переменит то, кто мы есть? Мы – Незаметные! И всегда будем Незаметными – незамечаемыми. Это факт, друг мой, и тебе лучше к этому привыкнуть.
Толпа за нами разразилась восторженными криками – Шаму проскочил через несколько горящих обручей.
– Знаменитость, – произнес Филипп с отвращением. – Мы сражаемся против самого этого понятия. Это – самая сердцевина несправедливости. Почему одних людей узнают чаще, чем других? Почему нельзя замечать всех одинаково? Горькая ирония в том, что убийство знаменитости сделает
– Это если нас поймают, – спокойно заметил Пит.
