Сиротский Бруклин

Голос Тони стал небрежным, он пытался говорить равнодушным тоном, но это ему не удавалось.

– Что значит «вообще интересовало»? Ты хочешь сказать, что Джулия часто уезжала из города?

– Возможно, – последовал ответ Тони.

– А откуда ты знаешь, что она и сейчас куда-то уехала?

– Чем мы, черт возьми, по-твоему, тут занимаемся, Лайнел? Мы узнаем разные вещи!

– Да уж, узнаем… А Гилберт попал в тюрьму, Тони. – Мои глаза неожиданно наполнились слезами. Я понимал, что мне следует сосредоточиться на разговоре о Джулии, но мы предали Гилберта, бросили его в тюрьме, и это мучило меня невыносимо.

– Знаю, но он там в безопасности. Приезжай сюда, и давай потолкуем, Лайнел, – продолжал настаивать Тони.

Я пустился через дорогу вместе с остальной толпой, однако посреди Парк-авеню остановился на островке безопасности, представлявшем собой маленький садик. Над клочком земли висело название цветка, составлявшего гордость этого сада: «Доблестный нарцисс (Северная Америка)», но сама земля была перерыта, на ней ничего не росло, словно только что кто-то вырвал нарциссы вместе с луковицами. Я присел на деревянную скамейку и дождался, пока толпа пройдет мимо меня, сигнал светофора сменится и по улице поползет плотный поток транспорта. Солнечный лучик скользнул по дороге, согрел меня. Огромные многоквартирные дома на Парк-авеню, словно резьбой, были покрыты пятнами тени и утреннего солнца. Я был как потерпевший крушение корабль, выброшенный на островок, возвышавшийся над этой рекой из оранжевых такси.

– Ты где, шут? – раздалось в трубке.

– Не называй меня шутом, – предупредил я.

– Но как же мне называть тебя? Лютиком?

– Доблестным нарциссом! – выкрикнул я. – Неуверенным алиби.

– Так где же ты, Нарцисс? – неожиданно ласковым голосом заговорил Тони. – Может, нам приехать за тобой?

– Копик, лютик, – промолвил я, чувствуя, что глаза у меня застилает слезами. Назвав меня шутом – прозвищем, которое дал мне Минна, – Тони разбудил моего Туретта, прорвался сквозь наслоения лет к моей душе, и я вновь почувствовал себя жалким подростком. Было большим облегчением не сдерживать тики, говоря с человеком, так хорошо знавшим меня. Но я ему не доверял. Минна был мертв, я не доверял Тони и сам не понимал, что это означает.

– Ну скажи мне, куда привело тебя твое маленькое расследование? – вновь попросил Тони.

Я посмотрел на Парк-авеню, на ее каменные старые стены, хмурившиеся глубокими трещинами»

– Я в Бруклине, – сказал я. – Съешьменя-гринпойнт.

– Да? – удивился он. – Что же такое Гринпойнт?

– Я ищу… Гринпапуримского парня, который убил Минну, большого поляка. Что скажешь на это?

– Так что же, ты просто ходишь по улицам и ищешь его?

– Съешьменятелефон!

– Ты болтаешься в каких-то польских барах, что ли?

Я залаял и прикусил язык. Моя челюсть постукивала по круглой кнопке, отчего на линии слышался странный шум. Свет чуть изменился, такси, ползущие по дороге, перекрикивали друг друга гудками клаксонов, стараясь пробраться сквозь пробки. Очередной поток пешеходов пересек мой островок и направился к реке.

– Что-то по звукам это не походит на Гринпойнт, – заметил Тони.

– Здесь снимают кино, – нашелся я. – Ты бы видел, что тут творится. Наставили декораций так, что Гринпойнт… Гринфон! Грипкоуи!… Гринпойнт-авеню выглядит – ну что твой Манхэттен. И вся массовка, такси и статисты делают вид, что находятся где-нибудь на Парк-авеню. Эти звуки тебе и слышны.

– А кто там?

– Что-что? – переспросил я.

– Кто снимается в кино? – поинтересовался Тони.

– Кто-то сказал, что Мел… Гисспод, Гаспойнт, Писсфон…

– Мел Гибсон, – поправил меня Тони.

– Да. Но его я не видел, передо мной только статисты ходили.

– И что же, там действительно настроили декораций?

– Ты спал с Джулией, Тони?

– Почему ты задаешь мне этот вопрос?

– Так спал или нет? – не унимался я.

– Против чего ты протестуешь, Нарцисс? Против смерти Минны?

– Я хочу знать.

– Я скажу тебе, когда мы встретимся.