войн и который давно стал некрозной тканью, отсеченной от других, здоровых, вселенных… Но Лофт смотрит и на этот беспощадный и бесплодный мир с тем же детским удивлением, что на самые прекрасные фантазии Создателя. А зеленоглазая, которая заманила безумца в царство окончательной смерти, дрожит от страха, потому что силы, бушевавшие тут когда-то, гораздо больше, чем она может себе представить.
Потом, когда Игрок чуть ли не насильно тащил ее наружу, к привычному туману Междумирья, она не сопротивлялась. Она лишь безнадежно плакала и, обернувшись, отгородилась от жути мертвого мира «Печатью Вечности», вложив в заклинание весь данный ей от рождения талант закрывать проходы и замыкать запоры. И то, что еще миг назад было дорогой в бездну, стянулось в точку, в неразличимую в тумане пылинку. А зеленоглазая продолжала плакать, словно предвидя что-то ужасное, и тогда Игрок бросил в нее заклинанием «Ушедшей Памяти».
Сегодня страхи мертвого мира не тревожат когда-то юную богиню, но в ее душе гнездится мерзкая пустота, что сродни ощущению, возникающему, когда тебя кормят насильно, и не остается ничего другого, как глотать, давясь, то, что дают…
После той истории с Лофтом были века одиночества, потому что зеленоглазая, ничего не помня, все равно не захотела быть рядом с Игроком, лишившим ее куска жизни. И даже награда от Учителя, свой собственный, прекрасный и благоустроенный мир, была не в радость. Может быть, поэтому-то выбрал тогда Игрок бездомность? Зачем нужна целая вселенная, если там нет той, единственной?
— Мечтаешь?
Игрок оторвался от созерцания игры языков пламени и взглянул на того, кто посмел прервать его размышления.
На Земле таких мужичков можно встретить в российской глубинке возле винного магазина. Да и то, наверное, не в каждом поселке, а лишь в тех, по которым коммерциализации и конверсия прошлись особенно жестоко. От крепких когда-то предприятий остались только пустые до гулкости корпуса да заросшие сорняками дворы, от совхозных ферм — и того меньше. Кровельную жесть давно сдали в металлолом, доски растащили по дворам на растопку. Смотря в вечно серое небо, торчат бетонные стропила, похожие на ребра выброшенного на берег кита. А вокруг — мощные, выше головы, заросли всякой сорной травы. Здесь и репейник, и лебеда, и конопля, и чертополох… Но знающие люди найдут проход между колючих стеблей, выберутся на тропинку, и та выведет на кривоватую улочку, к единственному на ней кирпичному дому, украшенному вывеской «Магазин». Около крыльца — пара видавших виды «Уралов» с колясками, «Жигули» без одной фары и — пришельцем из иного мира — лаковая «Судзуки». А на ступеньках сидит такой вот дядечка без возраста — низкорослый, субтильный, одетый так, что спрашиваешь себя: «Есть ли на нем хоть одна вещь, произведенная после разгона ГКЧП?» Но вроде — и не законченный алкоголик, вроде даже трезв с утра. Мужичок этот с удовольствием поддержит разговор, аккуратно вытянет из пачки предложенную сигарету, стараясь не испачкать фильтры соседних черными от земли пальцами, и расскажет последние сплетни, с точностью профессионального пародиста повторяя интонации земляков.
И не пахнет от него, как от бомжа, пахнет печным дымом да свежей травой, смолой и грибами.
Вот и этот пришелец производил впечатление такого деревенского «гида». Одежда — ватник на голое тело, засаленный картуз да потерявшие всякий вид штаны, так что даже непонятно, чем они были изначально: джинсами или костюмными брюками. И физиономия у гостя соответствующая: недельная щетина, заплывшие глазки да нос картошкой, а в углу большегубого рта торчит погасшая папироска.
— Что, Наблюдатель, опять прикурить попросишь? — устало ухмыльнулся Игрок.
— И это — тоже, — ответил Наблюдатель.
Он чуть пошевелил пальцами — и один из языков Костра яркой бабочкой вспорхнул к его лицу. Папироска задымилась, добавив к трудноуловимым запахам тумана удушливую вонь плохого табака.
— Но я по другому вопросу.
Наблюдатель расположился на одном из валунов, окружавших костер, и тяжело посмотрел на Игрока:
— Ты очень вовремя стал вспоминать о Безумце.
Игрок кивнул:
— Да, это — один из моих талантов. Я часто думаю именно о том, что важно.
— Вот и хорошо. — Наблюдатель помолчал и продолжил: — Фрейя ненавидит тебя.
— Я это знаю.
— Я знаю, что ты знаешь. Вряд ли и то, что я тебе скажу, будет для тебя в новинку. Ты помнишь, почему Учитель захотел остановить Лофта?
— Потому что распространяемое им безумие, извращающее любые законы, испугало слишком многих. А мне было жаль — мы даже не успели с ним толком поговорить. Хотя и собеседник он не из лучших. Иногда мне казалось, что ему все равно: слушают его или нет. Он говорил, споря с самим собой.
— Теперь многое изменилось, — сказал Наблюдатель.
Игрок напрягся, поняв, что собеседник прав:
— Да, изменилось. И прежде всего я.
— И ты, и Фрейя. Кроме того, появились другие заинтересованные…
— Зачем ты напоминаешь о моей ошибке? — почти искренне обиделся Игрок. — Для того чтобы понять Хаос, нужно стать им… но я не смог.
— Зато смог другой, который был когда-то тобой, — садистски ухмыльнулся Наблюдатель.
— Этот недоделок не понимает, что он творит.
— Зато понимаешь ты. И отвечать тебе, — еще шире улыбнулся Наблюдатель. — Так что подумай, при чем здесь Лофт.
— Я знаю только одно: то, что я ничего не знаю о том, что с ним сейчас происходит. И происходит ли вообще что-то.
Игрок пожал плечами и даже отвернулся к огню, демонстрируя, что этот разговор ему совершенно не интересен.
— Зато Фрейя знает, — тихо процедил Наблюдатель.
— Я же не залезу к ней в мозги, — отмахнулся Игрок. — Она не позволит.
— Мне она противостоять не сможет.
Притворяющийся бомжем бог снова занялся папиросой. Табак догорел до бумажного патрона и осыпался искрами. Наблюдатель вынул окурок изо рта, вздохнул, глядя на него, но не выкинул, а щелкнул пальцами, превратив в целую «беломорину».
Игрок внимательно посмотрел на собеседника и поморщился. В мысли наблюдателя он тоже не мог проникнуть. Люди для богов — открытая книга. А другого бога возможно «прочитать», только если его уровень гораздо ниже твоего. Так что в разговоре с Наблюдателем Игроку приходилось довольствоваться одной логикой.
«Наблюдатель наверняка что-то узнал. Причем — от Фреи, — подумал Игрок. — Красавица явно не хотела делиться сведениями, но кто бы спрашивал о ее желаниях… Однако Наблюдатель не уверен в том, что узнал. И это возможно в одном случае…»
— Видения Фрейи — очень странная вещь, — сказал Игрок вслух. — Они, эти видения, никогда не лгут. Но далеко не всегда можно понять, что означает то, о чем она грезит. Ее видения — просто картинки, которые могут быть абсолютно бесполезны. Или вообще — обмануть, будучи правдой. Далеко не все является тем, чем выглядит.
Мужик в ватнике лукаво взглянул на Игрока. Наблюдатель хотел, чтобы Игрок сам пришел к нужным выводам. Однако одинокий бог вдруг заговорил о другом:
— Есть один закрытый мир. Называется Земля. Там практически нет магии. Очень странный мир победившего Хаоса, который тем не менее умудрился не сгореть напрочь, обуздать неопределенность, загнав ее в рамки законов. Так вот, если бы нас с тобой сейчас увидел какой-нибудь обитатель Земли, то решил бы, что мы — рыбаки, сидящие у костра на берегу реки.
Наблюдатель расхохотался:
— Слышал я про эту твою Землю… а ведь верно!
Если пришелец походил на деревенского мужичка, то Игрок был одет как стареющий «неформал» —
