решающая победа. Громкая победа нужна для поддержания престижа британской морской мощи, для славы командующего и всего флота. «Старшая служба» черной завистью завидовала армии, которой война предоставила столько возможностей проявить себя.
В середине сентября Битти в обществе подчиненных ему адмиралов и флаг-капитанов занялся разработкой условий капитуляции военно-морских сил Германии. 19–21 октября они были представлены вначале в Адмиралтейство, а затем с ними ознакомился правительственный кабинет. Суть их требований сводилась к следующему: сдача союзникам двух эскадр линейных кораблей, а именно 3-й и 4-й эскадры, включавших 10 новейших дредноутов; сдача флагманского корабля «Баден» (он формально не был приписан ни к одному из соединений); всех 6 линейных крейсеров (список, подготовленный Битти, включал линейный крейсер «Макензен», который, как он полагал, уже вступил в состав флота); 8 легких крейсеров (их имена были перечислены), 50 новейших эсминцев и всех боеготовых подводных лодок.
Адмиралтейство полностью одобрило эти условия, добавив к ним лишь один пункт: до тех пор пока условия перемирия не будут приняты, морская блокада Германии будет продолжаться. 26 октября условия сдачи военно-морских сил получили одобрение правительственного кабинета, который постановил, что на мирных переговорах в Версале премьер-министр и министр иностранных дел должны будут руководствоваться этим документом. Далее британский проект был представлен на рассмотрение Союзного Военно-Морского Совета, который работал в Париже и Версале с 28 октября по 4 ноября на уровне военно- морских министров. Главная дискуссия по британским предложениям развернулась 29 октября. Сдача 160 немецких подводных лодок и всех надводных кораблей, перечисленных Битти, не вызывала особых возражений. Однако союзники категорически воспротивились выдаче «Бадена». Один линкор, пусть даже самый могучий, ничего не решит. С другой стороны, публичная капитуляция флагманского корабля была расценена как «совершенно излишнее унижение Германии». Окончательно судьбу военных кораблей Германии договорились решить только после подписания мирного договора.
Вместе с тем, во время дискуссий на заседаниях Союзного Военно-морского Совета англичане сделали для себя одно неприятное открытие. Представители их континентальных союзников и особенно французский маршал Фердинанд Фош — главнокомандующий союзными армиями на Западном фронте продемонстрировали стремление смягчить условия капитуляции военно-морских сил Германии. Они выразили опасения, что существует некий предел, дальше которого немцы не пойдут, сочтя условия слишком унизительными. Если союзники будут упорно стоять на своем, есть риск, что кровопролитие затянется еще на год.
Уэмисс отправил из Парижа письмо Битти, в котором обрисовал сложившуюся ситуацию следующим образом: «Высший Военный Совет решил, что условием перемирия будет сдача 160 субмарин и интернирование надводных кораблей, перечисленных вами, в нейтральном порту со снятым боезапасом и неполными экипажами на борту, за исключением „Бадена“, который они наотрез отказались включить в условия о перемирии. Я получил заверения премьерминистра, данные мне в присутствии остальных членов кабинета, что он и все остальные приложат все усилия к тому, чтобы ни один из этих кораблей не был возвращен немцам обратно. В целом, мне эти условия по душе, поскольку мне думается, что когда немцам их сообщат, они откажутся их принять и выйдут сражаться, и в таком случае мы получим как раз то, что нам нужно…».
Предсказания Уэмисса едва не сбылись. 22 октября Шеер отдал Хипперу приказ «нанести удар английскому флоту всеми имеющимися силами». Хиппер немедленно разработал план операции. Исходя из опыта Ютландского сражения и соотношения сил, Хиппер решил дать ночной бой, к которому германский флот был гораздо лучше подготовлен. И Шеер одобрил этот план. Выход в море был назначен на 30 октября. Решение Шеера носило не военный, а политический характер. Это было единоличное решение, имевшее по своей сути характер бунта. Оно было принято за спиной нового правительства и хранилось от него в глубокой тайне.
Решающее сражение на море уже не могло вернуть Германии былое военное счастье. Даже в случае победы, что являлось совершенно невероятным, над английским флотом, поскольку за ним теперь стоял флот американский, который мог продолжить блокаду. Более того, в условиях, когда исход борьбы на суше был уже предрешен, блокада не имела никакого значения для исхода войны. Однако чудовищные кровавые жертвы, которые предстояло принести в ходе крупного морского сражения независимо от его исхода, должны были до предела ожесточить державы Антанты и свести на нет всякую надежду на быстрое и снисходительное перемирие, которого настойчиво добивалось новое германское правительство.
Таким образом, решение о морском сражении имело политический характер и наносило прямой удар политике социал-демократического правительства. Коль скоро решение было принято командованием флота самовольно, оно явилось грубейшим нарушением воинской дисциплины и субординации, открытым неподчинением, офицерским бунтом. Ответом на него был мятеж рядового состава.
Среди матросов Флота Открытого моря уже давно зрело недовольство. Еще в 1917 г. имели место случаи нарушения дисциплины по политическим мотивам, которые были подавлены железной рукой и повлекли за собой жесточайшие кары. После состоявшейся расправы ничего подобного больше не повторялось и ничто не давало малейшего повода полагать, что запуганные матросы теперь, в преддверии ставшего совершенно очевидным окончания войны, решились бы рисковать собственными жизнями, участвуя в крупном мятеже. Разумеется, они не собирались жертвовать жизнью и участвуя в морском сражении. Поэтому, когда они вдруг оказались перед выбором — потерять жизнь в ходе восстания или в сражении, команды многих крупных кораблей решились на восстание. Конечно, они поступили так не из трусости: участие в восстании в условиях военного времени требует от человека большего личного мужества и презрения к смерти, чем на поле боя. Они поступили так потому, что считали свои действия правильными.
На «Тюрингене» — одном из двух линейных кораблей, которые 30 октября отказались выйти в море, за пару дней до того к старшему офицеру явился делегат от матросов и заявил, что запланированный выход флота, пожалуй, не согласуется с линией нового правительства. Старший офицер язвительно ответил (согласно более позднему показанию матроса следователю военного трибунала): «Так ведь это вашего правительства!» Этот разговор, словно вспышка молнии, проливает свет на то, где теперь проходила линия фронта. Она пролегла между офицерами, отныне не признававшими правительство «своим», и рядовыми матросами, которые верили, что ведут борьбу в интересах «своего» правительства.
30 октября команды дредноутов «Тюринген» и «Гельголанд» взбунтовались и отказались выходить в море. Мятеж на рейде Шиллиг — драма, которую тщательно скрывали и которой в течение нескольких дней не знал никто ни в Берлине, ни в ставке верховного командования, — закончился ничем. По прошествии нескольких минут, в течение которых восставшие корабли и корабли, не примкнувшие к восстанию, стояли под жерлами наведенных друг на друга гигантских орудий, участники восстания сдались. В этом смысле победу одержали офицеры. Но выход флота в открытое море был отменен. Хиппер не счел возможным начинать морское сражение, имея столь ненадежные экипажи. И в этом смысле победили матросы. Флот, сосредоточенный на рейде Шиллиг, был снова рассредоточен. Перед Вильгельмсгафеном осталась только одна эскадра. Часть флота была направлена в Брунсбюттель, остальные корабли 1 ноября прибыли в Киль. Арестованные матросы, число которых перевалило за тысячу, были доставлены на сушу в военные тюрьмы. Их ожидал военный трибунал и расстрел.
Команды кораблей возвращались в Киль с таким же тяжелым сердцем, с каким они за неделю до этого вышли в Вильгельмсгафен. «Смертный бой», в котором, как они тогда думали, им предстояло участвовать, сорвался, но их товарищам, которые его сорвали, грозила за это смерть. Мысль об этом глубоко бередила сердца и души матросов. Только экипажи «Тюрингена» и «Гельголанда» по-настоящему участвовали в мятеже на рейде Шиллиг, но ведь и почти все остальные были близки к тому, чтобы примкнуть к ним. Им лишь не хватало мужества сделать решающий шаг. Теперь их это мучило. Разве можно было позволить, чтобы их товарищи с «Тюрингена» и «Гельголанда», нашедшие в себе мужество для такого шага и тем самым спасшие им жизнь, теперь поплатились за это своими головами? Нет, они не могли этого допустить.
Потребовалось три дня, чтобы люди, не набравшиеся смелости примкнуть к мятежу в Вильгельмсгафене, нашли в себе мужество поднять восстание в Киле. 4 ноября 1918 г. на месте гордых имперских орлов над главной базой германского флота взвились красные флаги. Экипажи кораблей избрали Советы матросских и рабочих депутатов, разоружили офицеров и вооружились сами. К ним не
