В новообразованных прибалтийских государствах сложилась весьма сложная политическая ситуация. Согласно Брест-Литовскому мирному договору, заключенному между Советской Россией и Германией, Латвия, Литва и Эстония получали независимость. 18 ноября 1918 г. Великобритания де факто признала правительство независимой Латвийской Республики и начала снабжать его деньгами и оружием. Однако, несмотря на окончание войны, на территории прибалтийских государств продолжала стоять огромная германская армия под командованием генерала Рудигера фон дер Гольца. Гольц. как и все немецкие военные, уязвленный до глубины души унизительным поражением Германии, втайне лелеял надежду основать в Балтии форпост германизма на востоке. С его помощью балтийские бароны — крупные землевладельцы немецкого происхождения — создавали вооруженные формирования, практически неотличимые от германской армии. Они оказывали ожесточенное сопротивление новому латышскому правительству и в этом им помогал фон дер Гольц, правда, в таких пределах, которые не позволяли ему выходить за рамки нарушения перемирия с Антантой. Если добавить сюда Белую армию генерала Н.Н.Юденича и Красную Армию, которая воевала против всех и уже вела наступление в Эстонии, картина получалась почти полной.
В марте 1919 г. в эту живописную мозаику готовилась вписаться эскадра Уолтера Кауана. Его корабли провели несколько мирных и достаточно скучных недель в Либаве. Эсминец Каннингхэма некоторое время стоял отдельно от главных сил в Виндаве — маленьком порту в 60 милях к северу. Там экипаж «Сифайера» занимался главным образом тем, что сейчас назвали бы «гуманитарной акцией». Правда, в данном случае это была не целенаправленная политика британского правительства, а сугубая инициатива матросов.
Вот как описывал увиденное в Виндаве сам Каннингхэм: «Мы стояли там некоторое время, насмотревшись любопытных и печальных зрелищ. Обитатели города были оборваны и фактически голодали, хотя многие из них располагали приличными суммами в британских золотых соверенах. Особенно жалкими, изможденными и оборванными выглядели дети с их бледными личиками и печальными глазами. Похожие на маленьких испуганных галчат, они собирались у корабля, протягивали свои худые ручонки и жалобно просили: „Мистер! Мистер! Пожалуйста, дай те хлеба“! Наши добросердечные матросы быстро организовали импровизированную кухню. Почти весь их паек уходил туда, но мы испытывали удовлетворение от сознания того, что в течение 3 или 4 дней, которые мы там простояли, эти маленькие человечики более или менее нормально питались… Мыла там также не видели месяцами и женщины шумно благо дарили нас за несколько кусков „королевского желтого“, которые мы им вручили. Наши кладовые были бы полностью опустошены, если бы мы простояли в Виндаве немного дольше».
По истечении 4 дней стоянки в Виндаве «Сифайер» возвратился в Либаву. Обратный путь проходил по протраленному проходу, ширина которого между минным полем и берегом не превышала 3 миль. К тому же береговая линия изобиловала резкими выступами и за воротами. Поэтому, попав в густой туман, Каннингхэм запросил радиограммой позволения простоять на якоре в течение ночи и дождаться ясной погоды. Когда на следующий день «Сифайер» прибыл в Либаву и Каннингхэм поднялся на борт «Кюрасао» для доклада командующий устроил ему «выволочку» за непредвиденную задержку. По всей видимости, Кауан искренне считал, что эсминец может без всякого риска для себя лететь на полной скорости во тьме и тумане через минные поля. Каннингхэм, нимало не смутившись, возразил адмиралу, что всего лишь предпринял разумные и обоснованные меры предосторожности в незнакомых водах «Мы расстались в некотором несогласии», — вспоминал он впоследствии.
Современный биограф Каннингхэма профессор Ричард Оллард подвел под эту стычку серьезную «социальную базу». Одним из важных элементов воспитания характера английского военно- аристократического этноса, пишет Оллард, являлась охота на лис, когда люди, презрев опасность, несутся на лошадях через бурелом, поля и овраги в погоне за животным. Это занятие воспитывало особую безоглядную отвагу, которая была в высшей степени присуща таким адмиралам, как Битти, Кейс и Кауан. Каннингхэм же, как человек, происходивший, если так можно выразиться, из интеллигентско-клерикалыюй среды, не имел возможности развить в себе такие качества. Обобщение, на наш взгляд, далеко не бесспорное.
Между тем, ситуация в городе накалялась: по слухам, готовился военный переворот. Каннингхэм получил приказ ввести свой эсминец в военную гавань Либавы, чтобы проконтролировать военный транспорт, груженный оружием для латышской армии. Либавский порт состоял из внешней акватории, огражденной молами, и двух хороших внутренних гаваней. Та, что располагалась к северу, являлась военной гаванью и состояла из нескольких обширных бассейнов, к которым вел узкий канал с переброшенным через него разводным мостом. Он открывался, когда идущее судно подавало четыре гудка. Коммерческая гавань представляла собой устье реки — длинный и узкий водный путь с обширными причалами со стороны города.
Каннингхэм ввел «Сифайер» в военную гавань кормой вперед и стал на якорь вблизи транспорта с оружием. На транспорте оказались неисправными машины. Каннингхэм послал своего инженер-механика изучить характер поломок и принять меры по их устранению. На следующее утро пришло паническое известие о том, что германские войска захватили штаб латышской армии. Нужно было срочно действовать, поскольку бараки, населенные немецкими солдатами, располагались сразу за причалом, к которому пришвартовался «Сифайер». Каннингхэм уже собирался уводить транспорт на буксире, но по счастью, механики с «Сифайера» к тому времени успели привести его машины в порядок. Каннингхэм приказал транспорту следовать за его эсминцем по узкому каналу. На всякий случай он приготовился высадить десант и захватить разводной мост, если немцы не отреагируют на сигналы его сирены. Но все прошло благополучно. Транспорт с оружием отвели на внешний рей, исключив тем самым его захват немцами.
Сразу после этого адмирал приказал Каннингхэму принять под свою команду «Скотсмэн», ввести оба эсминца в коммерческую гавань и постараться взять под контроль ситуацию в городе. «Сифайер» и «Скотсмэн», опять же задним ходом, вошли в коммерческую бухту, чтобы в случае чего быстрее оттуда выскользнуть. Каннингхэм отлично понимал, что пары эсминцев против всей армии фон дер Гольца явно недостаточно. Его корабли пришвартовались к набережной напротив огромного здания таможни.
Надо сказать, что появление двух эсминцев с расчехленными орудиями и стоявшими на боевых постах расчетами, оказало отрезвляющее действие на противоборствующие стороны. Немецкие пулеметчики, засевшие по краям набережной быстро «испарились». На корабли пробрались два министра правительства Латвии, правда «не самых важных». Премьер-министр К.Ульманис и другие члены кабинета нашли убежище в английском посольстве. Каннингхэм провел латышского министра торговли в штурманскую рубку, где тот немедленно уселся за пишущую машинку и принялся печатать политические прокламации.
Постепенно ситуация стала нормализовываться. Кауан постоянно держал через радиосвязь в курсе событий английское правительство. Фон дер Гольцу пришлось принять условия, продиктованные ему Антантой. Эсминцы Каннингхэма, как и в Виндаве, начала посещать голодная детвора. Однажды это едва не стало причиной кровопролития. «…Во время обеда меленькая девочка получила гостинец на корабле и пробиралась обратно через линию германских часовых, когда один из них дал ей крепкую затрещину по уху, так что она покатилась по земле. Я услышал рев возмущения и топот ног по палубе, и едва успел выскочить наверх, чтобы удержать команды обоих эсминцев, готовых уже затеять драку с немецкими патрульными».
Однако, несмотря на опасность возникновения подобных инцидентов, Каннингхэм считал целесообразным поддерживать широкие контакты с местным населением и оказывать ему, по мере возможности, гуманитарную помощь. Когда германское командование попыталось пресечь эти контакты, Каннингхэм нейтрализовал усилия немцев и, надо сказать, весьма остроумным способом: «Однажды утром меня разбудил громкий стук молотков и скрежет пилы. Я вышел на палубу и увидел команду плотников, возводивших высокий деревянный забор перед эсминцами… Им понадобилось два дня, чтобы завершить свою баррикаду и выставить часового, контролировавшего вход и выход. Я вышел наружу и осведомился у офицера, закончена ли их работа. Он заверил меня, что она завершена и что теперь никакая толпа нас не побеспокоит. Причал был очень длинный, поэтому „Сифайер“ и „Скотсмэн“ немедленно переместились вперед и пришвартовались за пределами забора, где нас вновь начали посещать люди и их дети».
Вскоре возбуждение окончательно улеглось и латышское правительство вновь приступило к своим обязанностям. «Сифайер» и «Скотсмэн» покинули коммерческую гавань и вышли на внешний рейд. Кауан на крейсере «Кюрасао» в сопровождении двух эсминцев отбыл в Ревель. Оттуда он готовился вести военные действия против балтийского побережья России и Красного Балтийского флота. В наши задачи не входит
