— Вот как? А почему?
— Папа говорит: «Чем чище совесть, тем крепче сон».
— Надо же. Ладно, ты давай иди на кухню, доставай всякие вкусности, а я подниматься буду…
Через пятнадцать минут они пили чай с сушками и конфетами, Тихон болтал не умолкая, а Галина думала о Лене. Значит, плакала? Какая вчера была некрасивая сцена! Когда Покровский ушел, Лена нашла в себе силы даже улыбнуться, мол, и до свидания. Но Галина заметила, что когда Арсений сказал те слова — «мачехи-ведьмы крутятся», Ермолова вздрогнула, будто ее ударили хлыстом.
— Слушай, Тишань, — вдруг сказала Галина, — а давай-ка мы Наташу с Леной проведаем? Тебе ведь вчера так книгу и не прочитали?
— Не прочитали.
— Кстати, ты, наверное, напугался очень?
— Напугался, но не очень. И не за себя, а за Наташу.
— Ты молодец у нас. И сразу бросился за помощью.
— Я же мужчина.
— Конечно! Ну, пойдем?
— Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро? — увидев их, улыбнулась Наташа.
— А мы не с пустыми руками, солнышко. Сейчас будем чай пить с конфетами.
— Так что ж меня не предупредила, теть Галь, — огорчился Тихон, — в меня больше не влезет.
— Не беда, ты чаю попей, а конфеты не ешь.
— Хитрая! Я лучше наоборот…
Наташа сидела на том же диване и читала какую-то книгу.
— Что читаем, солнышко?
– «Флавиана».
— Это что, про древнюю Иудею что ли?
— Почему про Иудею, Галина?
— Был такой историк иудейский, Иосифом Флавием его звали.
— Нет, Флавиан — это священник сельский.
— Понятно. Интересная книга?
— Очень.
— Слушай, Наташа, — вступил в разговор Тихон, — а почему тогда Флавиана? Это так жену его зовут?
— Чью?
— Священника.
Девушка залилась звонким смехом. Тихон обиженно насупился.
— Ну, прости меня, Тишань, — Наташа потрепала мальчугана по волосам, — я неправильно выразилась. Галина спросила, что я читаю, я ответила: «Флавиана». А надо было, учитывая твою дотошность…
— Очень похвальную, заметь, — перебила Наташу Галина.
— Конечно, так вот, надо было ответить так: «Я, Наталья Ермолова, читаю книгу «Флавиан» протоирея Александра Торика».
— Теперь понятно. А кто такой прото…
— Слушай, любопытная Варвара, бери конфеты и позови тетю Лену. Кстати, Наташ, а где она?
— На втором этаже.
— Вперед, альпинист, — ласково подтолкнула Галина ребенка.
Через минуту к ним присоединилась Елена. Она подошла к дочери, бережно поправила плед в ее ногах.
— Что читаем, ангел мой?
— «Флавиана».
— Это про древнюю Иудею, кажется? Что вы смеетесь?
— Мы любя, Ленок. Как себя чувствуешь?
— Как чувствуют себя по утрам ведьмы? Плохо чувствую, Галя, плохо.
— Послушай, но ты ведь вчера тоже…
— Что тоже? Я ему сказала правду. А правду, как известно, говорить легко и приятно.
— Кто тебе такую ерунду сказал?
— Классику надо читать, Галочка.
— А, по-моему, нет ничего труднее, чем говорить правду. Представляешь, ты врач, к тебе приходит больной, ты знаешь, что он безнадежен. Тот человек смотрит на тебя, а в глазах надежда. А ты должна… Да ладно, не будем об этом…
— Это совсем другое.
— Почему другое? Правда всегда одна, — тихо сказала Наташа.
— И с чего ты решила, что всегда говорила правду, — поддержала девушку Галина.
— Ах, вот вы как?! Вы еще пожалейте его, бедненького. Почему решила, спрашиваешь? Во-первых, интуиция. Чувствую я людей, понимаете, чувствую. Во-вторых, учителя по жизни хорошие попадались, научили. В-третьих, подключаем элементарную логику…
Галина и Наташа переглянулись, даже не пытаясь сдержать улыбку, что не могло не укрыться от Ермоловой:
— Да ну вас! — похоже, Елена обиделась всерьез. — Друзья называются…
— Леночка, просто ты противоречишь себе, — Галина подошла и обняла соседку, — говоришь, а потом про логику. Откуда у нас, женщин, логика?
— Это у вас откуда, а у меня есть. Наверное, потому, что сколько себя помню и за себя, и за того мужика и живу, и вкалываю.
— «Сколько себя помню»… Сколько тебе годков, Леночка?
— Много. Скоро сорок стукнет. Ты, Галин, не отвлекай меня. Мы о логике говорили.
— Говорили…
— Так вот, вся эта моя триада — и интуиция, и опыт, и логика говорят мне, что Покровский — пусть и не бесталанный писатель, но как человек…
— Лена, остановись, — вдруг попросила Наташа, — чтобы не жалеть потом.
— … но как человек, — будто не слыша дочь, упрямо продолжала Ермолова, — это мелкий тщеславный тип. Видели бы вы его в библиотеке. Сидит, подписывает книги, к нему выстраивается очередь, на лице такое блаженство. А тут какая-то Ермолова, не проникнувшаяся торжеством момента. Вот его это и задело. А теперь про вчерашнее. Галина, ты по наивности подумала, что он с тобой на улице случайно повстречался? А был голый расчет.
— Почему голый?
— Ну, холодный. Оговорилась.
— Прости, Лена, но я пока в твоих словах не только правды, но и логики не слышу. Первой его окликнула я, он поднимался к нам в редакцию, потом помог…
— Знаю, знаю. Повторяю, расчет. Что ему в этой дыре делать? Все рассчитает праздный ум.
— Это из «Фауста» что ли? Я про ум.
— Не собьешь, Галя, и не надейся. Это из меня. Итак, восстановим картину. Через своих знакомых, того же Орлова, он узнает, что ты — моя соседка. Потом так все рассчитывает, что ваша встреча кажется со стороны совершенно случайной. Он уже с месяц живет в Энске, знает, когда у нас рыночный день, что Галя живет одиноко — прости, Галя…
— Так ты в моем одиночестве не виновата…
— … и кто ей купит еще продукты. Орлов, наверняка, про зарплату рассказал…
— Мама, ты никого не слышишь…
— Нет, дочка, это вы меня не слышите. Повторю, в изобретательности писателю земли русской не откажешь. Он приходит к Галине, затем вроде бы прощается…
— А потом из вашей квартиры, Лена, выбегает кричащий от страха за Наташу Тихон… Мальчика он
