— Нет, — резко возразила Елена, — об этом не может быть и речи. Будем общаться на нейтральной территории.
— То есть к себе вы меня не приглашаете?
— Это совершенно исключено.
— Жаль.
— Я же сказала: на нейтральной. Поверьте, у меня есть на это веские причины. Самое обидное, что вы все знаете и продолжаете притворяться несведущим.
— Хорошо, хорошо, вы меня совсем запутали. В качестве альтернативы предлагаю кладбище.
— Вы шутите?
— Отнюдь. Тихо, спокойно. Есть там милая скамеечка…
— Вечером на кладбище не ходят.
— Ой, да вы суеверны. А я вот хожу. Думается там хорошо. Глядишь, и мы все наши проблемы решили бы…
— Хотелось бы. Ладно, пошли на вашу скамеечку.
— Слава Богу, она пока еще не моя…
— Вот, посмотрите, вам никого эта девушка не напоминает? — Елена протянула Покровскому фотографию, которую только что достала из сумки.
— Нет, — уверенно ответил Арсений.
— Не слишком ли вы мало смотрели?
— Послушайте, если бы я сомневался, смотрел дольше. Это лицо я вижу в первый раз. У меня, знаете ли, очень странная память. Забываю многое, а лица встреченных людей запоминаю навсегда.
— Надо же…
— Да, это профессиональное. Уже холодает, Елена…
— Евгеньевна…
— Елена Евгеньевна. Давайте по существу.
— Хорошо. Перед вами моя старшая сестра, Екатерина.
— Надо же, сплошные буквы «е».
— Точно подмечено. Если еще сказать, что фамилия наша Ермоловы, а отца звали Евгений Егорович, то будет понятно, каким затейником был наша папа, царствие ему Небесное.
— А маму, случаем, не Елизаветой зовут?
— Нет, Наташей. Натальей Ивановной. С той стороны у нас все проще. Хотя мамочка у нас натура тонкая и даже артистичная…
— Она жива?
— Слава Богу. Катюша вся в маму пошла. И лицом и характером.
— Можно еще раз посмотреть фотографию?
— Пожалуйста, может, вспомните.
— А вы, наверное, на папу похожи?
— Точно.
— Значит, счастливая.
— Да уж, счастья столько… Послушайте, Арсений Васильевич, вы своими вопросами меня постоянно отвлекаете. Мне, между прочим, тоже холодно. Давайте все выясним — и закончим.
— Вы хотите сказать — закоченеем.
— Значит, с моей сестрой вы не знакомы?
— Не знаком.
— А название города — Среднеокск — вам что-нибудь говорит?
— Разумеется, если я проходил его в…
— 1991 году.
— Точно, в 1991 году. А откуда вы знаете?
Елена грустно улыбнулась:
— Я знаю не только это. Теперь вспомнили?
— Среднеокск? Да.
— Екатерину Ермолову.
— Я же вам сказал, что не встречался с ней ни разу. Слушайте, я начинаю нервничать. Уже понял, что Энск — город чудес, но если еще и Среднеокск…
— Хорошо, что нервничаете. Так вам и надо. Девушка отдала вам самые светлые чувства, более того, родила вам ребенка… Молчите? Теперь узнали, что Наташа выросла, приехали утверждать отцовство?
Неожиданно Елена разрыдалась. Покровский, не успокаивая ее, сидел молча, невидящим взглядом уставившись на старинное надгробье.
— Почему… почему… вы… вы молчите? — повернулась к нему Елена.
— Почему молчу? Представьте себе, на вас падает стена…
— Какая стена?
— Бетонная. Бац! — и на голову. Сначала. А потом на все остальное. И вас плющит. Вот и меня сейчас… плющит. — А затем Арсений безо всякого перехода и паузы добавил:
— Бедная!
— Кто?
— Не стена же! Моя голова. Шучу: вы. Теперь понимаю, почему Елена Евгеньевна так на меня всегда реагировала… Хорошо, я действительно надеюсь, что совсем скоро успокою ваше сердце, но прежде несколько вопросов. Можно?
— Конечно.
— Что ваша сестра делала в Среднеокске летом 1991 года.
— Почему летом? Она приехала туда на работу в … ну правильно — в последних числах августа. Еще лето было. Хотя вы встретились в сентябре, после концерта.
— Уже веселее. А после какого концерта, простите?
— Катя преподавала фортепьяно в местной музыкальной школе. Она сама выбрала Среднеокск, говорила, что любит тихие и старинные русские города.
— Ну не такой уж Среднеокск тихий…
— Да, она это тоже быстро поняла. А как же вы могли забыть свой концерт? Хотя это, наверное, было просто выступление перед читателями. Стихи вы читали, Арсений Васильевич, свои стихи. Катя подарила цветы…
— Мне?
— А кому же еще? Вот как в Энской библиотеке дарили девицы, так и в Среднеокске. А потом вы попросили показать ее город. Она, дурочка, и согласилась…
— Почему — дурочка?
— А потому, что не всегда хороший поэт — это хороший человек. Потому что и подумать не могла сестренка моя, чем закончится ваша прогулка под луной.
— Вы и про луну все знаете?
— Представьте себе! Сколько лет храню ее письмо, где она описывает тот вечер… Мы ведь близки очень были. Мама даже обижалась, что друг другу доверяем больше, чем ей.
— У вас с собой это письмо? Ну, смелее. Я же знаю, вы принесли его.
Поколебавшись, Елена полезла в сумочку.
— Хорошо. Вот оно.
Покровский начал читать: «Здравствуй, моя милая Аленушка!»
— Про себя читайте. Пожалуйста.
— А откуда я знаю, когда про меня начнется?
— Про себя, значит не вслух.
— А-а, теперь понял.
Арсений успел заметить, что его слова вызвали у Елены мимолетную улыбку. Впрочем, улыбка также быстро погасла, как и появилась.
