Ни Покровский, ни девочка не проронили ни звука.
— Вот, молчание знак согласия…
— Значит, я одна такая бестолковая?
— Лена, — тихо проговорила Наташа, — Галя хочет сказать, что ей завтра не надо спешить на работу…
— Вы все-таки вмешались, Галина Аркадьевна…
— Да, Арсений Васильевич, я, как вы выразились, вмешалась. Сегодня утром истек ультиматум Абакумова. Я пошла к Князеву и сказала… сказала… Что вы так смотрите на меня? Какой снег! Первый… Между прочим, я стала замерзать. Пойдемте ко мне, а, ребята? Так не хочется сегодня быть одной…
Сердце Елены пронзила острая, как лезвие, жалость. Галина стояла перед ними маленькая, хрупкая, снежинки падали на ее лицо и тут же таяли, смешиваясь со слезами.
— Пойдемте, — уверенно, словно отрезал, произнес Покровский, и Елена поняла, что он чувствует тоже, что и она.
— Хорошо, только Наташу уложу…
— Ой, спасибо! — совсем по-детски обрадовалась Галина Аркадьевна, — Немножко посидим, у меня есть все…
— Лена, я пойду с вами…
— Наташа, это не обсуждается. Уже поздно.
— Я не маленькая, Лена.
— Дело не в этом. Ты устала, а режим соблюдать нужно.
— Говорю же тебе, я пойду с вами. Ну, пожалуйста!
— Зачем это тебе, Наташа?
— Не понимаешь?
— Нет.
— Мне не хочется это говорить.
— Можно это скажу я? — обратился к девочке Арсений. Та кивнула. — Елена Евгеньевна, ваша дочь считает, что сейчас она очень нужна Галине Аркадьевне.
— Надо же, — начала было закипать Ермолова. — оба такие понятливые, сочувствующие, одна я такая…
— Ты не одна, мама. Мы все вместе. Как эльфы из сказки…
Когда Галина Аркадьевна поставила на стол бутылку водки, Покровский и Ермолова переглянулись. Впервые за все время их знакомства Арсений почувствовал, что может разговаривать с этой женщиной глазами. «Сегодня мы не будем отказываться?» — спросил он Елену.
«Не будем» — ответила она.
— Мы понемножечку, — словно извинялась Галина Аркадьевна, — правда, понемножечку…
Наташа полулежала на диване. И Покровский, и Елена, не сговариваясь, посмотрели на нее. В ответ Наташа улыбнулась и ответила глазами: «Молодцы. Все правильно».
А потом они сидели и разговаривали. Впрочем, в основном говорила Галина Аркадьевна. Покровский и Ермолова слушали, почти не притрагиваясь к незамысловатой закуске.
— Понимаете, ребята, я же выросла в другое время. Дружба, взаимопомощь — для меня были не просто слова. «Сам погибай, а товарища выручай» — мой папа всегда любил это повторять. Вот вы осуждаете меня…
— Мы не осуждаем, Галя.
— Спасибо, Леночка… ребята… Да, не осуждаете, точнее, не судите, но и не понимаете. Сегодня утром истекал абакумовский ультиматум. На Орлова смотреть было страшно, его Князев каждый день к себе вызывал, угрожал, ругался, требовал от Владимира Олеговича явки с повинной к Абакумову…
— Но Владимир Олегович стойко держался, как андерсеновский оловянный солдатик, — усмехнулся Покровский.
— Вы зря иронизируете, Арсений Васильевич. Если бы Орлов был один — он давно все рассказал бы. Он не трус. Но у него жена… молодая жена, которая ждет ребенка. Владимир Олегович думает о них. Если его выгонят с работы, кто его в нашем Энске и куда возьмет? С волчьим билетом — то…
— Бог не дал бы пропасть.
— Не знаю, Арсений Васильевич, не знаю, но для начала в Него верить надо.
— Ваша правда, Галина Аркадьевна, только я слышал, что у Князева, как это у нас говорят? — дочь в подоле принесла, жена болеет часто…
— Ну, да… Все правильно. Вот я и пошла к редактору и сказала, что статью написала я.
— А он? — спросил Покровский.
— Кто? Редактор? Обрадовался. Позвонил Абакумову. А вскоре мне уже выдали расчет.
— С Князевым все понятно. Как к этому отнеслись ваши коллеги?
— Как отнеслись к тому, что я призналась?
— Вы не признались, Галина Аркадьевна, вы оговорили себя. Как отнеслись к тому, что вас выгнали с работы, выгнали подло и незаконно.
— Зря вы так, Арсений Васильевич. Во-первых, законно…
— То есть?
— Я написала заявление об уходе с работы по собственному желанию. Ведь все равно бы жизни не дали…
— Сволочи! — Покровский встал, налил себе полную рюмку водки и выпил, не закусывая. Елена с удивлением смотрела на него, такого Покровского она еще не видела.
— Сволочи! — повторил он. — опять повторюсь:? Не понимаю. Ну не понимаю! Откуда в нас такое? Был клопиком, комариком, махоньким! — хлопнешь — никто не заметит. Но вот насосался кровушки, набрался силушки и все — теперь он царь и бог. Вы посмотрите, ведь не просто надо отомстить, надо растоптать, уничтожить, но одновременно, чтобы все по закону было, по собственному желанию… Ну и где этот гребаный закон? Там где сильный, там где кровососы?
— Арсений Васильевич, милый, да не переживайте вы так. Ничего же не изменилось. Это было мое решение и …
— Галина Аркадьевна, все понимаю — и не понимаю одновременно. Кстати, «а товарища выручай», говорите. Повторю, и как же «товарищи» отреагировали, особенно один меня интересует?
— А вы знаете, очень хорошо. Лариса Ивановна пошла к Князеву, просила не звонить Абакумову. Потом они, девчонки наши, вообще такое придумали… Забастовку объявить, представляете?
— Какие девчонки?
— Лариса Ивановна, Людмила Михеевна, все, одним словом.
— Что, и дочь Тяпкина?
— Так она это и предложила.
— Надо же! Ну и что дальше?
— Я их отговорила. Не хочу, чтобы из-за меня…
— Недоговариваете, ох, недоговариваете, Галина Аркадьевна.
— Ну, почему же, Арсений Васильевич, я действительно отказалась…
— Не сомневаюсь, что так и было…
— Арсений, Леночка, почему вы опять так на меня смотрите? Хорошо, хорошо, вы правы. Я понимала, что Орлов…
— Откажется бастовать? Ты не хотела окончательно…
— Да, не захотела. Он и без того морально чувствует себя ужасно…
Они замолчали.
— Ребята, что мрачные такие? Не пьете, не едите… Так не пойдет… Помните, в песне одной поется: «А не спеши ты нас хоронить».
— Конечно, помним, — ответила за всех Елена. Потом она повернулась к Покровскому:
— Арсений Васильевич, но ведь мы должны помочь Галочке? — Было не совсем понятно, спрашивает
