На следующий день рано утром Вишена тихо постучал в домик кузнеца. Спросил выглянувшую в дверь Алёну:
— Отец дома?
— Нет, ушёл уже в кузню.
Вишена помолчал раздумывая. Потом сказал решительно:
— Медлить нельзя. Ты вот что, ступай сейчас к нему. Предупреди, пусть бережётся. Вчера у Ратибора гости поздние пировали. Я на стол блюда таскал, разговор их слышал. Замыслили они худое: «Смутьяна с моста — и в Волхов!» Имени не называли, но я догадался: это они про Фому.
Вишена думал, Алёна испугается, заплачет. А она только глазами сверкнула. Накинула платок, надела шубейку.
— Сейчас побегу. А ты тоже, как сумеешь, приходи туда, к Звериному монастырю. Отец велел тебе передать.
— Приду, — кивнул Вишена. — А зачем, не знаешь?
Алёна так же помедлила, как перед тем Вишена.
— Знаю. Отец сам хотел тебе сказать. Да ладно, скажу я. Только смотри — ни одной живой душе! — И зашептала: — Отец навершия для рогатин куёт. Их надобно в город принести, чтобы стража у ворот не заметила.
— Навершия для рогатин? А на что они ему? — спросил Вишена и вдруг догадался: — Понял! Приду! — Добавил: — Никому ни слова не вымолвлю. Только вот Глебу надо бы…
— Глеб знает, — ответила Алёна. — И Данила тоже. И твой дядя Викула. Соберёшься, лукошко с собой прихвати. Как обратно пойдёшь, грибов сверху накидай, прикрой травою. Ничего, теперь уже скоро. Отец говорит: «Сами ударим в колокол! И вече соберём не боярское, своё, как в былые времена собирались новгородцы!»
35. Мы немного знакомы
Я надеюсь, дорогой читатель, ты не забыл, что Елена Александровна — это я. Новгород встретил меня ясным солнечным утром. А Наталья Ивановна — радостными возгласами:
— Леночка, милая! Умница, что приехала! Располагайся, позавтракай, отдыхай! А мне уже пора на работу. Вечером увидимся.
Но я, конечно, не стала ждать вечера. Привела себя в порядок и отправилась на Добрынинскую улицу.
Ещё издали я увидела красивое здание кинотеатра «Добрынинский». А то место, где стоял наш старый домик, было огорожено высоким дощатым забором. Там рыли котлован.
Наталья Ивановна сидела возле стоявшего на возвышении столика и что-то писала в большом журнале, похожем на тот, в котором учителя ставят отметки.
Я шагала по бревенчатой мостовой, от которой то в одну, то в другую сторону отходили деревянные дорожки. Возвышались небольшие груды кирпича, виднелись воткнутые в землю красные флажки, в земле копались женщины в косынках, ребята — старшеклассники или студенты… Навстречу мне широкими шагами быстро шёл высокий человек в очках. Он, видимо, задумался о чём-то и прошёл бы мимо меня, если бы я его не окликнула:
— Дмитрий Николаевич! — Не могла же я называть Димой подающего большие надежды серьёзного учёного.
Он меня всё-таки узнал! Радостно заулыбался, крепко обнял. Как всегда, когда люди неожиданно встречаются после долгой разлуки, будто сами по себе летали бессвязные слова:
— …Ну как?
— …А вы?
— …А ты?
А потом он сказал:
— Идём!
И мы пошли. Сначала по бревенчатой мостовой, потом по деревянной дорожке — как раз в ту сторону, где ещё так недавно стоял наш дом. А ещё раньше — не так уж на много (если, конечно, рассматривать движение времён с точки зрения истории), всего восемь веков назад, — стояла небольшая церквушка. Теперь археологи нашли и раскопали её фундамент. А пока мы шли к ней — и по бревенчатой мостовой, и по деревянной дорожке, — Дмитрий Николаевич говорил:
— Если ты помнишь, в ту пору, после неудачного похода на суздальцев, в Новгороде был сильный голод. Память об этих трагических годах сохранилась в письменных источниках. Летописец повествует о том, что люди умирали голодной смертью, и родители даром отдавали в рабство своих детей иноземным купцам, надеясь таким образом уберечь от неминуемой смерти. Дошло до нас также и упоминание о большом восстании новгородцев против бояр и купцов, хранивших в своих амбарах запасы зерна и наживавшихся на беде родного города. Восставшие сожгли усадьбу боярина Ратибора. Пожар, по-видимому, перекинулся на соседние дома и…
Я представила себе объятую огнём улицу Добрыни. Рыжим петушиным хвостом взлетает пламя над островерхой кровлей боярского терема, бежит по крышам людских изб, растекаясь всё шире и шире… Долго ещё будут чернеть на улице Добрыни пепелища. Однажды над улицей появится усталый голубь, сначала стремительно пойдёт вниз, потом, собрав силы, снова взмоет вверх и будет долго кружить над тем местом, где стоял дом сапожника Горазда.
— …И вот уже сколько лет мы ищем, — говорил Дмитрий Николаевич…
— Вещественные доказательства? — спросила я.
Дмитрий Николаевич улыбнулся и кивнул головой. И опять стал говорить:
— Помнишь крысиную нору? Она и навела меня на мысль искать следы припрятанных запасов, которые и послужили причиной восстания.
— Неужели нашли?
— Вот как раз в этой церквушке и удалось обнаружить…
Я не дослушала, что говорил Дмитрий Николаевич. Потому что увидела того милого старичка, с которым мы вместе ехали в поезде. Я ещё его пригласила прийти сюда на раскоп вечером в пятницу. Сегодня была не пятница, а всего лишь среда, но у него, по-видимому, оказалось свободное время. Может, он гулял по городу и забрёл сюда. Вообще-то археологи не любят, когда кто-то чужой бродит по котловану, где идут работы, потому и написано на заборе: «Посторонним вход воспрещён!» «Как бы этому милому старичку, кажется, его зовут Иван Георгиевич, так вот, как бы ему не сделали замечания, — подумала я. — Надо объяснить Дмитрию Николаевичу, что это я пригласила его».
— Извините, Дмитрий Николаевич, — сказала я. — Видите этого старичка, что идёт нам навстречу? Это знаете кто? Я с ним в поезде познакомилась. Очень милый человек! Я его пригласила на пятницу, но раз уж он пришёл, разрешите ему кое-что показать… Здравствуйте, Иван Георгиевич! — поздоровалась я, потому что мой дорожный знакомый уже подходил к нам. — Вы решили не дожидаться пятницы? Что же, очень хорошо! Сейчас я вас познакомлю с Дмитрием…
— Спасибо, милейшая Елена Александровна! — поблагодарил он меня и даже наклонил немного седую голову. — Очень вам признателен за заботу! Но мы с Дмитрием Николаевичем немного знакомы.
Я посмотрела на Диму.
Дима посмотрел на меня.
Милый старичок Иван Георгиевич смотрел на нас и улыбался.
Ну вот, дорогой читатель, повесть о девочке Лене и её соседе Вишене подходит к концу. Ты теперь хорошо знаешь Лену, и её брата Серёжу, и других ребят с Добрынинской улицы. И улицу эту представляешь себе, особенно тот её конец, где жила Лена. Небольшой домик — три окошка внизу и одно на Серёжином чердаке, новый четырёхэтажный дом напротив, булочная, автомат с газированной водой, высокий забор, за которым роют котлован под здание будущего кинотеатра… Представляешь ты себе и улицу Добрыни — её
