— Ребята, а где же Турксиб?
Мы склонились, стукаясь лбами, над пестрой мозаикой республик Азии. Нам сразу же бросились в глаза кружочки столиц и точки городов, голубые прожилки Аму-Дарьи, но прославленной линии железной дороги на карте не было.
Мы все хорошо знали этот путь.
Его название крепко врезалось в нашу память крупным шрифтом газетных заголовков. Слепя нестерпимой желтизной раскаленных песков и сияя безоблачным небом, он открывался нам со страниц журналов.
В темном, согретом дыханием кинозале, куда мы бегали всей бригадой, на наших глазах туркмен, вскинув испеченное солнцем лицо, восторженно приветствовал украшенный цветами и увитый гроздьями людских тел первый паровоз, пришедший из далекой России, как братский подарок.
И лупоглазый верблюд удивленно глядел на диковинного огнедышащего змея, пересекавшего неприступные барханы. Мы знали этот нелегкий путь комсомольской славы задолго до знакомства с учебником географии.
Мы запомнили: Турксиб — это гордость пятилетки. А еще мы знали, что Турксиб — это путь, по которому будет идти хлеб.
Но всего этого еще не было на школьной карте, расстеленной на полу учительской.
— Даешь Турксиб! — крикнул Сережка Крайнов, лобастый, крепкий мальчишка, глядевший на мир с веселой уверенностью. — Даешь Турксиб!
Он вытащил из сумки красный карандаш, которым раскрашивал флажки на стенгазете, и по памяти очень точно и четко прочертил на школьной карте линию нового пути.
И вот теперь эта карта с Турксибом, прочерченным Сережкой Крайновым, вместе с другими висела в классе.
Молоденькая учительница географии Мария Васильевна вошла вместе со звонком в наш битком набитый класс, и начался геобой. Мария Васильевна задавала вопрос, а потом вызывала к доске ученика. Если ученик получал «неуд», он считался убитым, «уд» — раненым. «Вуд» — выходил победителем.
Волновались мы все ужасно. Только что отвечала девчонка из «А», кудрявая толстушка в очках. Взяла в руки указку и сыплет скороговоркой, будто слова сами у нее изо рта скачут. Когда она ответила, «ашки» стали топать ногами, хлопать крышками парт. Мария Васильевна замахала руками, но так как это мало помогло, она крепко зажала уши, зажмурила глаза и, сморщив веснушчатое личико, будто лизнула лимон, стояла так посреди класса, терпеливо дожидаясь, пока стихнет приветственный шум на стороне «А».
Наши зато сидели тихо. Как-то у нас пойдут дела?
Вот Мария Васильевна вызвала Генку Копылова, нерасторопного, словно сонного, мальчишку, прозванного Коп-Копом, что означало Копылов копается. Генка и теперь немного покопался и вылез из-за парты. Мария Васильевна ему — вопрос: реки Сибири.
Сережка Крайнов даже с места рванулся. Можно, мол, я отвечу. Еще бы! Он тогда докладывал от нашей бригады про эти реки. Он, пожалуй, не хуже той девчонки в очках ответил бы. Но не тут-то было. Со стороны «ашек» раздались крики и свистки.
Мария Васильевна испуганно замахала рукой:
— Тихо! Тихо! Нет уж, пусть Копылов отвечает.
Генка едва разлепил свои глазки. Стоит — посапывает. Мешок сонный. Бригаду подводит, а сам хоть бы что. Накостылять бы ему по шее!
Мария Васильевна задает ему наводящие вопросы. Мы на пальцах показываем О. О — Обь. Е — Енисей. Но все напрасно. Генка пялится на карту, как баран на новые ворота. Бесславно пал Коп-Коп в этом бою. Вообще потери у нас были немалые. Мы проиграли сражение. «Ашки» до сих пор носы задирают. Как нам теперь быть? Вдруг еще какой-нибудь бой будет.
Мы с Валюхой решили подтянуть ребят из нашей бригады. Обе мы учимся хорошо. Только Валюха любит литературу. А я люблю математику. Я люблю, когда Христофор Иннокентьевич начинает чертить на доске фигуры ровными, удивительно красивыми линиями. Отряхивая от мела руки, он говорит, обращаясь к классу:
— Дано… Следует доказать… Ну-с, кто хочет попробовать? Дерзайте! Человек должен дерзать!
Но желающих дерзать не находится. Я тоже не дерзаю доказывать теоремы собственным методом. Зато я быстрей всех в классе решаю самые хитроумные задачи. Я очень люблю решать задачи. Это у меня, наверное, от отца. Я еще была совсем маленькой, когда услышала от него:
— Летели гуси, а навстречу им — гусь.
— Здравствуйте, гуси!
— Здравствуй, гусь.
— Куда летите?
— В дальние края.
— А сколько вас?
— А нас столько, что если бы еще столько, да пол-столька, да четверть столька, да ты с нами, то была бы сотня.
Ох, как долго ломала я тогда голову, пока догадалась, сколько было гусей.
— Скажи, — просила я.
А он:
— Та я и сам не знаю. — И Хмыкнет. Ох и хитрый! Думает, я не понимаю. Не знал бы — не хмыкал. Ну, ладно. Не хочешь говорить — не надо.
…Летели гуси. А навстречу им — гусь.
— Сколько вас?
— Столько. Да еще пол-столька. Да еще четверть столька. Не хочешь — не надо.
…Столько, да еще пол-столька, да четверть столька… Не хочешь — не надо.
Так. Значит, четверть столька, да пол-столька. А столько — это сколько? Да ведь это столько, да еще пол-столька. А гусь? Тот, который навстречу. Как это я про него забыла! Ага! Погоди, кажется, мы и сами будем хмыкать!
Летите, гуси, веселые гуси с белоснежными крыльями. Я знаю, сколько вас! Летите своей дорогой по синему небу. Счастливого пути!
И откуда только он их выкапывает, эти задачки — мой батька. Я тоже люблю хитроумные задачи. Ребята удивляются. А я, правда, люблю. Сижу и думаю, стиснув руками голову, когда догонят друг дружку поезда, идущие из города М. в город Н., и наполнятся бассейны, о которых написано в нашем задачнике. Вот-вот сейчас додумаюсь. Вот сейчас. В такую минуту я очень не люблю, если меня трогают, говорят со мной. Мне хочется крикнуть: «Не мешайте! Я сейчас придумаю. Постойте! Я сейчас!»
И я действительно придумываю. И меня охватывает радость.
— Верно! — говорит Христофор Иннокентьевич, потирая руки. — Верно. Вы нашли самое красивое решение.
И ребята привыкли, что я всегда решаю. Если на дом задала трудная задача, все ждут утром меня: «Вот придет Топик!»
Я прихожу и объясняю.
Христофор Иннокентьевич хвалит меня. А однажды я слышала как он сказал нашей учительнице пения, веселой румяной старушке.
— Знаете, Любовь Тимофеевна, дети из народа бывают очень талантливы.
Дети из народа — это я!
Отец мой — кузнец. Он работает на «Арсенале революции», как и большинство мужчин нашего поселка. Он, правда, совсем не похож на кузнеца — небольшого роста, жилистый, косолапый, он ходит враскачку.
— Вон наш батька пылит, — говорит мама, выглядывая в окошко. Она торопится к печке, а я бегу встречать отца.
