– Есть здесь за углом один бар. Идем-идем. Пропустим глоток перед битвой.
Бар оказался маленьким и тесным, и черный линолеум на полу пропах пролитым пивом, мокрым пеплом, потом. Одна из странностей, нередко встречающихся в нашем городе, – белый ирландский бар посреди негритянского квартала. Посетители приходят сюда десятилетиями – вплывают с припасенным долларом и делают вид, что снаружи ничего не изменилось. Строители, возводящие что-то в радиусе пяти миль с тех самых пор, как их приняли в профсоюз, – у нас всегда что-нибудь да возводят. Прорабы и десятники с доков или с завода «Дженерал Электрик». В одиннадцать утра они усаживаются здесь, пьют сомнительное виски и до невозможности ледяное пиво, смотрят кассету с записью предновогоднего матча «Нотр-Дам» – «Колорадо Орандж Боул».
Когда мы вошли, публика отвлеклась лишь на то время, какое было необходимо, чтобы установить нашу расовую принадлежность, а потом вернулась к прерванному занятию. Шла оживленная дискуссия. Один из спорящих, взгромоздясь на стойку бара, тыкал пальцем в экран телевизора, считая игроков.
– Да у них только в обороне восемь! Восемь! Ты мне будешь рассказывать про «Нотр-Дам»! – приговаривал он.
У бармена было морщинистое и брюзгливо-кислое лицо человека, тысячу раз слышавшего все это и составившего об этом окончательное мнение много-много лет назад. При появлении Дэвина он чуть приподнял бровь:
– Здорово, сержант. Заказывай.
– Да нет же! Все это ерунда! – сказал кто-то из зрителей. – Считай заново.
– Да пошел ты! Я что, нанялся? Сам считай!
– Что это за интеллектуальная полемика кипит на том конце? – спросил Дэвин.
Когда мы расселись, бармен протер перед нами стойку.
– Рой – вон тот, что стоит на коленях перед экраном, – утверждает, что «Нотр-Дам» лучше, потому что в ее составе меньше черномазых. Решили сосчитать.
– Эй, Рой, – завопил кто-то. – Защитник-то – негр! Разуй глаза!
– Хорошо, что я человек привычный, – сказала Энджи. – А то бы, пожалуй, сконфузилась.
– Можем перестрелять их всех, – буркнул Дэвин. – Глядишь, медаль дадут.
– Патронов жалко, – сказал я.
– Ох, извини, Томми! – воскликнул Дэвин, заметив, что бармен ждет. – Три пива и двойное виски.
Будь я не так близко знаком с ним, то решил бы, что он сделал заказ для нас всех. Однако меня не проведешь.
– Двойное виски, – сказал я.
– И мне тоже, – сказала Энджи.
Дэвин постучал нераспечатанной пачкой сигарет по тыльной стороне ладони, потом вскрыл ее, потом вытянул сигарету и протянул пачку нам. Энджи взяла. Я отказался – как всегда, с болью в сердце.
На другом конце длинной стойки Рой с вываливающимся из-под задранной синей рубахи бледным волосатым брюхом тыкал пальцем в экран с такой скоростью, словно подавал сигнал SOS на тонущем судне:
– Раз... два, три... четыре... пять, шесть! Еще один! Это будет семь! Восемь! Девять черномазых. Черным-черно! Черно, как в заднице.
Кто-то засмеялся. Всегда найдется человек, особо восприимчивый к юмору.
– Не понимаю, как этим придуркам удается выжить в негритянском квартале, – сказал я.
– У меня на этот счет имеется своя теория, – сказал Дэвин. Томми тем временем поставил перед ним три кружки пива и стакан с виски. Он не успел еще обслужить нас с Энджи, как виски исчезло в пасти Дэвина, который тотчас вслед за тем облапил запотевшую кружку и ополовинил ее. – Холодное. Так вот, теория следующая. Имеется два пути: либо перебить их, либо махнуть на них рукой – пусть живут, все равно не переделаешь. Мне представляется, что местные жители просто уже устали их убивать. – Он вылил в глотку вторую половину кружки. Его сигарета не догорела еще до половины, а двух третей заказа как не бывало.
Когда приходится пить с Дэвином, я неизменно чувствую себя как «Чиветт» со спущенной покрышкой, пытающийся догнать «Порше». Томми поставил по кружке перед Энджи и мной, налил Дэвину еще порцию виски.
– Мой отец любил захаживать сюда, – сказала Энджи.
Дэвин, что называется – в мгновение ока, опростал стакан.
– Почему перестал? – осведомился он.
– Умер. Дэвин кивнул:
– Тогда конечно, – и взялся за вторую кружку. – Кензи, а твой героический отец посещал подобные заведения?
– Он пил исключительно у Воуна на Дот-авеню. Больше нигде не бывал. И еще любил повторять: «Мужчина, который не хранит верность своему бару, ничем не лучше бабы».
– Тонко подмечено, – сказала Энджи.
– Никогда его живьем не видал, – сказал Дэвин. – Только на фотографии. Ну, где он вытаскивает двоих детей с десятого этажа горящего дома. – Присвистнув, он прикончил пинтовую кружку. – Я тебе так скажу, Кензи: если ты унаследовал хотя бы половину его мужества, то сумеешь отбиться.
