– В заборе, – сказал я, – есть отверстие. Его нельзя увидеть в темноте, потому что это просто доска. Надо толкнуть, и проход открыт.
– Ясно.
Я увидел край маленького стального цилиндра, торчащего из вороха спичечных коробков и рекламных проспектов, разбросанных по моим сиденьям.
– Дыра находится в правом углу забора, где стыкуются столбы у входа на склад.
Закрыв дверцу, я двинул машину вверх по авеню в сторону детской площадки. Девин не отрывал глаз от цилиндра.
– Что у тебя в руке?
– Одноразовый выстрел. – Я ослабил ремешок от часов и всунул цилиндр между кожаной полоской и запястьем.
– Одноразовый выстрел?
– Рождественский подарок Буббы, – сказал я. – Довольно давний. – Я помахал им перед ним. – Одна пуля. Нажимаю эту кнопку, это такой курок. И пуля покидает цилиндр.
Девин с Оскаром вовсю глядели на невиданное новшество.
– Подумать только, просто глушитель с парой винтиков и петлей, взрывная капсула и пуля. Оно взорвется в твоей руке, Патрик.
– Возможно.
Впереди замаячила детская площадка, пятиметровый забор блестел от льда, деревья от него были темными и тяжелыми.
– Зачем тебе это? – спросил Оскар.
– Потому что он заставит меня отдать пистолет. – Я повернулся и посмотрел на них. – Отверстие в заборе, ребята.
– Пошлю туда человека, – сказал Болтон.
– Нет, – я покачал головой, затем кивнул на Девина и Оскара. – Один из них. Доверяю только им. Один из вас пройдет через дыру и подползет к нему сзади.
– И что дальше? Патрик, ведь у него...
– ...ребенок, привязанный к спине. Доверься мне. Тебе предстоит ослабить силу его падения.
– Сделаю, – сказал Девин.
Оскар фыркнул.
– С твоими-то коленями? Чушь. Ты не пройдешь и десяти метров по льду.
Девин посмотрел на него.
– Да? А как, интересно, ты протащишь свою китовую задницу через всю площадку, да еще незаметно?
– Я и ночь одной крови, старик. Мы одно целое.
– О чем это он? – спросил я.
Девин вздохнул, ткнув пальцем в Оскара.
– Китовая задница, – сердито проворчал Оскар. – Надо же!
– Там увидимся, – сказал я и зашагал по тротуару к детской площадке.
Поднимаясь по лестнице, я буквально тащил себя, перебирая руками по перилам.
Улицы днем освободились ото льда при помощи соли и колесных шин, но детская площадка представляла собой каток. По меньшей мере пятисантиметровый слой иссиня-черного льда покрывал ее центр, где внутри асфальтового бортика накопилась вода.
Деревья, баскетбольные сетки, гимнастические снаряды и качели – все выглядело сделанным из стекла.
Джерри стоял посреди площадки, там, где первоначально собирались построить фонтан, но когда мэрия поняла, что у них не хватит денег, то ограничились простым цементным бассейном, окруженным скамейками. Иными словами, это было место, куда можно было прийти с детьми и убедиться, на что истрачены деньги налогоплательщиков.
Машина Джерри стояла здесь же, рядом; когда я подошел, он стоял, облокотившись на капот. Ребенка за спиной у него мне не было видно, но стоявшая у его ног на коленях Дэниэль Роусон своим отсутствующим взглядом доказывала, что морально она уже приняла свою смерть. Двенадцать часов в багажнике сделали свое дело: спутанные волосы сбились на левой части головы, будто их приплюснули рукой, по лицу расползлись разводы туши, уголки глаз покраснели от бензина.
Она напомнила мне снимки женщин, виденных мною в Аушвице, Дахау или Боснии. Похоже, она понимала, что жизнь ее дошла до грани, когда помощи ждать неоткуда.
– Привет, Патрик, – сказал Джерри. – Остановись, достаточно.
Я остановился в шести футах от машины и в четырех от Дэниэль Роусон, обнаружив, что касаюсь носком ботинка бензинового круга на льду.
– Привет, Джерри, – сказал я.
