застыл там, сгорбившись.
И вдруг через всю комнату блеснула молния — что-то сверкнуло в шевельнувшейся кисти руки, и в то же мгновение в горло на портрете вонзился нож. Почти одновременно из другого рукава вылетел второй нож и, повторно сверкнув молнией, воткнулся точно в глаз Гитлеру!
— Вот этим и занимаюсь, — грустно, но с затаенной гордостью сказал, сбрасывая лохмотья, Мустафа.
Освободив ножи, он протянул их мне. Короткие и узкие лезвия их были отточены до бритвенной остроты. Тяжелые дубовые ручки залиты внутри свинцом. Страшное оружие в умелых руках! На рукоятках зарубки — тонкие, потолще и крестиками.
— А это что?
— Тонкие — полицаи, потолще — немецкие солдаты, а каждый крестик — офицер. Пока всего полсотни гитлеровцев, но скоро будет больше.
Стало понятно, чем занимается Мустафа в немецком тылу.
— Этому меня обучили в разведывательной спецшколе: и притворяться, и стрелять, ну и с ножами вот — тоже… А возвращает ножи мне Рекс, этому я научил его сам. Он у меня умница!
Предгрозовой июньской ночью мы снова отвезли Мустафу за линию фронта, простились, и белый парашют потонул во тьме.
Он не вернулся. И сколько я ни спрашивал потом, никто не знал о судьбе паренька, носившего редкую и незабываемую партизанскую кличку — Мустафа.
Русский сувенир
Зима в тот год выдалась холодной и вьюжной. Неделями не показывалось солнце. Свинцовое небо сыпало и сыпало снегом, штормовой ветер укладывал его в причудливые сугробы — плотные, будто белый асфальт. Весь декабрь наш полк не столько летал, сколько откапывал из-под снега самолеты, расчищал рулежные дорожки и взлетную полосу.
Перед Новым годом на фронте наступило затишье. Боевым действиям «большой» авиации препятствовала погода. Лишь наши полотняно-фанерные Р-5, истинные хозяева ночного неба, круто замешанного на пурге, используя любую возможность, уходили в полет.
Срочный вызов в штаб полка был для меня и штурмана Алексея Атаманова нежданным-негаданным. Встретил нас начальник оперативного отдела дивизии полковник Стяжков.
— Садитесь, товарищи.
По одному только тону этого приглашения можно было безошибочно определить: предстоит нечто необычное.
— Завтра уже тридцать первое декабря, — словно это было для нас новостью, многозначительно сообщил полковник. — Политотдел направляет к вам в полк фронтовую бригаду артистов Мосэстрады. Кроме того, состоится и свой самодеятельный концерт. И все же в вашей праздничной программе чего-то не хватает. Вы не находите? — интригующе улыбнулся Стяжков.
Я озадаченно посмотрел на полковника; «Что это он так озаботился нашим новогодним вечером? Не похоже на него. Мужик серьезный, из-за таких пустяков не станет мотаться по полкам». Мой штурман тоже недоуменно пожал плечами, дескать, пока ничего не понимаю.
Стяжков перехватил наши взгляды, озорно рассмеялся:
— Думаете, «темнит» полковник? А вот и нет. В церемонии встречи Нового года явно нет коронного номера…
И тут я понял, на что намекает Стяжков. Ведь у немцев тоже будет встреча Нового года. Самое время «одарить» их к празднику — на долгую память!
— В нашей программе не хватает русских сувениров для немчуры. Верно, товарищ полковник? — спросил я.
— Совершенно верно! — довольный моей сообразительностью, подтвердил тот.
Атаманов, уловивший наконец суть разговора, широко улыбнулся:
— Точно, командир! И поздравим, и гостинцев отвезем каких надо. Сам Дед Мороз нам позавидует!
Посерьезневший Стяжков подошел к карте.
— Теперь — к делу. Нам сообщили, что в Кривом Роге немцы готовятся устроить новогоднюю вечеринку. Соберутся несколько сот офицеров. Место их встречи — церковь, которую они недавно оборудовали под офицерский ресторан…
Мы знали эту единственную уцелевшую церковь, расположенную в самом центре города. И удивлялись, как это она ухитрилась сохраниться после стольких бомбежек.
— Командование, — продолжал полковник, — предложило криворожским подпольщикам взорвать церковь. Но выполнить это им оказалось не по силам… Вы, Лобанов, любите нестандартные задания, так что вам и карты в руки! Но учтите, что погода будет тяжелая: ветер, метель, облачность, а цель очень мала, точечная цель. Впрочем, штурман Атаманов в своем деле ас. — Стяжков помедлил, затем сказал уже тоном приказа: — Итак, удар по церкви следует нанести точно в ноль-ноль часов ноль-ноль минут, когда господа офицеры будут стоять у своих столиков с поднятыми бокалами шампанского.
Нас предупредили, что подготовка и сам вылет должны быть сохранены в тайне от всех. Самолет держать в обычной боевой готовности. Бомбы подвезут к самому старту. Время вылета рассчитать и назначить самим.
Помнить главное: отбомбиться надлежит точно в ноль-ноль часов.
Ранние сумерки укутывали село серым покрывалом. Низкие черные облака дышали холодом и сыпали на землю крупные хлопья снега. Порывистый ветер вытягивал их в поземку.
Возвращались мы из штаба молча. Шагали в ногу, вдавливая унты в похрустывающий наст. Я хмурился, сосредоточенно глядя в белесую мглу рано наступившей ночи, Алексей, напротив, шел весело, широко размахивая руками. На его раскрасневшемся лице сияла довольная улыбка.
Однако моя озабоченность вскоре передалась и штурману. Видимо, мысленно представил он новогодний полет. Лететь придется в сплошном снегопаде, практически вслепую, на предельно малой высоте. И необходимо найти в этой круговерти не просто город или аэродром, а отдельное строение — церковь. Найти и с первого захода аккуратно положить бомбы под ее стены.
— Церковь — очень прочное сооружение, — заговорил я, нарушая молчание. — Довелось видеть, как сносили церковь в Ростове. Из-под ломов только крошка брызгала да искры летели. Так что «сотками» ничего не сделаешь. Придется брать тяжелые фугаски — «ФАБ-250», четыре штуки.
— Но ведь балки не выдержат! Оторвутся на взлете, и тогда конец! Может, возьмем десяток «соток» и хватит… Залпом шарахнут так, что будь здоров. Ведь не рассчитаны наши бомбодержатели на двести пятьдесят килограммов. Зачем же зря рисковать, командир?
Дома долго мы сидели задумавшись, и у меня из головы все никак не шли рассуждения Алексея о риске. И мысленно я доказывал — то ли ему, то ли себе: «Спрашиваешь, штурман, зачем зря рисковать… А мы зря и не рискуем. Да и вообще вся наша жизнь сейчас разве не сплошной риск? Балки, говоришь, не выдержат… Выдержат! Самолет имеет запас прочности. Взять мотор. На форсаже по инструкции ему разрешается работать не более одной минуты, а нам по скольку приходится его гонять? Или погода. Кто бы в мирное время поверил, что можно летать в пургу не только днем, но и даже ночью, прижимаясь к почти невидимой земле, находить любую цель и свой аэродром. Причем без радио, которого нет на наших Р-5, без всякой подсказки с земли. Так что балки — выдержат, церковь — найдем обязательно и русские сувениры поднесем фрицам. Война, друг Леша, война!»
За окном все сильнее бесновалась лохматая зимняя ночь, швыряясь охапками снежных зарядов, свистя по-разбойничьи ветром, стараясь выморозить все живое на спящей земле…
И вот он, канун нового, 1943 года. Все радовались плохой погоде: боевой работы не будет и полк встретит праздник в полном составе.
Подготовка нашей «тройки» к вылету велась в тайне. В 22.00, когда авиаторы собрались в клубе и
