Температура упала, и по дороге пошел снег. Я не был одет по погоде. Ларри сказал, что я смогу позаимствовать немного теплой одежды, когда мы доберемся до домика, хотя я, возможно, и не стану выходить оттуда слишком часто. Дон объяснил потом, что намерен держать меня как можно поближе к сенатору, и что без меня там четыре группы патрулируют местность.
Ларри хотелось знать, что именно случилось там, где я побывал и где я видел Палача. Я решил, что не мое дело — информировать его о том, что не рассказал Дон, и поэтому был весьма краток. После этого мы почти не говорили.
Берт встретил нас после посадки. Том и Клей были вне здания; они охраняли лесную тропу. Все они были средних лет и выглядели весьма тренированными, очень серьезными и хорошо вооруженными. Ларри проводил меня в домик и представил старому джентльмену.
Сенатор Брокден сидел в тяжелом кресле в дальнем углу комнаты. Судя по всему, было похоже, что кресло недавно размещалось рядом с окном у противоположной стены, с которой одинокая акварель — желтые цветы — глядела вниз, в пустоту. Ноги сенатора покоились на подушечке, красный плед был наброшен поверху. Он был в темно-зеленой рубашке, волосы были совершенно седыми, и он носил очки для чтения без оправы, которые снял, когда мы вошли.
Он склонил голову вниз, посмотрел искоса и медленно покусывал нижнюю губу, изучая меня. Выражение его не менялось, пока мы приближались. Широкий в костях, он, возможно, был куда крепче при активной жизни. Теперь он с виду ослаб, вес его явно уменьшился, а цвет кожи выглядел нездоровым. Глаза его были блеклыми и чуть серыми изнутри.
Он не встал с кресла.
— Так вот тот человек, — сказал он протягивая мне руку. — Я рад с вами познакомиться. Каким именем вас называть?
— Зовите Джоном, — предложил я.
Он сделал легкий знак Ларри и тот ушел.
— На улице холодно. Сходите себе за выпивкой, Джон. Она на полке, — он показал влево от себя, — и раз уж вы будете там, захватите что-нибудь и для меня. На два пальца бурбона в стакан воды. И все.
Я кивнул, пошел и налил парочку стаканов.
— Садитесь, — он показал на ближайшее кресло, когда я принес стаканы,
— но вначале дайте мне посмотреть тот прибор, который вы принесли.
Я развернул пакет и подал ему в руки шлем. Он отхлебнул и отставил стакан в сторону. Взяв шлем обеими руками, он изучал его, наморщив лоб, крутил так, чтобы осмотреть со всех сторон. Затем поднял и надел на голову.
— Неплохо сидит — сказал он и затем в первый раз улыбнулся, — и вновь явилось лицо, которое было знакомо мне по старым фотографиям. Усмехающееся или яростное — оно всегда было либо в том, либо в другом выражении. Я никогда не видел его испуганным — ни в газете, ни в журнале, ни на экране.
Он снял шлем и положил на пол.
— Изрядно пришлось поработать, — заметил он. — Не совсем то, о чем мечталось в прежние дни. Но Дэвид Фентрис все же создал его. Да, он говорил нам о нем… — он поднял стакан и отхлебнул. — Очевидно, что вы единственный, кто сможет использовать его. Как вы считаете? Будет эта штука работать?
— Я был в контакте с Палачом только пару секунд, так что лишь мимолетно уловил его, это немногим больше, чем предположение. Но я почувствовал, если бы у меня было побольше времени, я смог бы справиться с его цепями.
— Скажите, а почему эта штука не спасла Дэйва?
— В той записи, что он отправил мне, было сказано, что внимание его было приковано к компьютеру — он за ним работал — и потому его застали врасплох. Видимо, запись заглушила сигнал тревоги, поданный прибором.
— Почему вы не сохранили запись?
— Я стер ее по причинам, не относящимся к делу.
— По каким?
— По личным.
Его лицо из желтого слало багровым.
— Человек может заработать массу неприятностей, скрывая улики и осложняя работу правосудию.
— Тогда у нас с вами есть нечто общее, не так ли, сэр?
Его глаза впились в меня: такое выражение — я сталкивался с ним раньше — было только у тех, кто не желал мне добра. Он сохранял этот свирепый вид несколько секунд, затем выдохнул, казалось, расслабился.
— Дон сказал, что есть несколько вещей, насчет которых беседовать с вами бесполезно, — вымолвил он наконец.
— Верно.
— Он не предает своих агентов, но вы знаете, он рассказал мне кое-что о вас.
— Догадываюсь.
— Кажется, он высокого мнения о вас. И все же я попытался разузнать о вас побольше по своим каналам.
— И?..
— Я не смог этого сделать — хотя мои источники всегда хорошо служили мне для подобной работы.
— Итак?..
— Итак, я немного удивился и поразмыслил. Действительно — то, что я ничего не смог почерпнуть из моих источников информации, интересно само по себе. Возможно, это даже разоблачает вас. Я гораздо полнее, чем большинство людей, осознаю тот факт, насколько это не соответствует закону о полноте регистрации информации, принятому несколько лет назад. Центральный банк данных вбирает в себя информацию об огромном количестве личностей — я бы рискнул сказать, о большинстве — регистрируя тем или иным образом их существование. Среди не желавших регистрироваться было три больших группы: те, кто был слишком невежественен, те, кто не одобряли эту систему всеобщего контроля, и те, кому контроль мешал совершать противоправные действия. Я не пытался определить, к какой категории вы относитесь, не намеревался судить вас. Но я полагаю, что, наверняка, существует сколько-то «безличных», незарегистрированных личностей, скользящих в этом мире, не отбрасывая тени, и мне на ум пришло, что вы можете быть чем-то вроде этого.
Я отхлебнул из стакана.
— Ну, а если это и так? — спросил я.
Он снова угрожающе и гнусно ухмыльнулся мне в лицо и ничего не сказал.
Я встал и прошелся по комнате к тому месту, где, как мне показалось, когда-то стояло его кресло. Я стал рассматривать акварель.
— Не думаю, чтобы вам следовало задавать вопросы, — заметил он.
Я не ответил.
— Вы скажете что-нибудь?
— А что вам хотелось бы услышать?
— Вы можете спросить меня, что я собираюсь делать с этим своим подозрением.
— И что вы собираетесь делать с этим своим подозрением?
— Ничего, — ответил он. — Так что возвращайтесь сюда и садитесь.
Я кивнул и вернулся.
Он изучал мое лицо.
— Возможно ли такое — что вы только что обдумывали, как со мною проще разделаться?
— С четырьмя телохранителями за дверью?
— С четырьмя телохранителями за дверью.
— Нет, — ответил я.
