Мать села, сжав в руках кухонное полотенце. Масяпка, родненькая!..
— Хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра…У меня давление, ты же знаешь… — прошептала она. — Если только немножко, за компанию…
Они сели напротив друг друга, поставив посередине стола бутылку коньяка.
— Как давно мы не сидели с тобой вдвоем, вот так, без мужчин и детей… — пробормотала Инна Иванна.
Маша повертела в руках вилку.
— Мама, расскажи мне об отце… О настоящем.
Мать растерялась.
— Зачем тебе это? С тех пор прошло столько лет…
Маня хмыкнула.
— Это лишнее и ненужное напоминание о твоем и моем возрасте. И все-таки… Что он за человек? Почему вы с ним не поженились? Разве он любил жену?.. И… сына?..
Последнее слово далось ей с большим трудом.
Инна Иванна быстро и внимательно взглянула на нее.
— Плохо, когда совершают ошибки… Но это неизбежность… Куда хуже, когда повторяют чужие…
— Но, видишь ли, — возразила Маша, — в нашем случае это тоже неизбежность: дочери очень часто повторяют материнскую судьбу. В отличие от сыновей. Есть известная статистика. И в ней зарыт какой-то глубокий определенный смысл…
— Абсолютно никакого! — заявила Инна Иванна. — Полная бессмыслица! Подумай сама: какой толк может быть в повторении?
— Ну, как же… — протянула Мася. — Повтор — художественный прием, средство выразительности!
— Да? Мыслюха! — иронически прищурилась мать. — И что же оно выражает?
— Любовь… — пробормотала Маша. — Оно всегда выражает одно и то же: любовь… Разве непонятно?
Инна Иванна смутилась. Маня встала.
— Я позвоню… Извини, это две минуты…
Бройберг взял трубку мгновенно.
— Мария! — радостно сказал он. — Ну, наконец-то! А ведь я ждал твоего звонка…
Раз, два, три, четыре, пять… — безрадостно автоматически посчитала своих мужчин Маша.
— Мне нужна твоя помощь… — пробормотала она.
— Конечно, ты всегда звонишь мне только с просьбами. Я привык. Что тебе требуется на сей раз?
— Леня, мне нужно скрыться от одного человека, — с трудом сказала Маша. — Хорошенько спрятаться и на какое-то время исчезнуть… Нужно, чтобы он меня никогда не нашел… Понимаешь? Меня нет — и все… Взята в заложники… Уехала… Умерла… Сгинула навсегда…
Понимаешь ли, знаешь ли, помнишь ли… Три глагола плюс частица… И целая жизнь позади…
Бройберг секунду помолчал.
— Вашу Машу… Это так серьезно, Мария? — спросил он очень серьезным, резко изменившимся тоном. — И надолго эта детская игра в прятки?
Маня невесело усмехнулась, рассматривая свои подрагивающие пальцы.
— Мне трудно сказать, сколько времени ему потребуется, чтобы он перегорел, забыл меня и отказался от мысли меня найти… Но когда-то ему все равно надоест безуспешно меня разыскивать… Мама моего нового адреса не выдаст…
— А Антон? — спросил Леонид.
— Закалюкину давно нет до меня никакого дела, — удивилась Маша. — Кроме того, он тоже не будет ничего знать.
— Да я не про большого! — сказал Бройберг. — Я о твоем сыне. Он ведь вполне может проболтаться, где ты живешь! А на работе?
Маня через силу вдохнула тяжелый воздух.
— С Антошкой я постараюсь договориться. А с работой… Леня, мне ведь нужно как можно скорее оттуда уйти… Чтобы никто ничего не знал…
— Вот это финт! — восхитился Бройберг. — Мало того, что тебя позарез нужно срочно прятать на явочных квартирах, так еще и на работу устраивай в спешном порядке! А что мне за это будет, Мария? Какие выплаты? И какие проценты? Учти: я беру только в натуре!
— Леня… — еле выговорила Маша. — Сейчас ни к чему так шутить! Мне больше не к кому обратиться… У меня никого нет… Отец уже не в силах ничем помочь. Ты сам знаешь… И потом у него теперь есть оранжевая Вера Аркадьевна… Ему не до меня.
— Да ладно, все знаю, чего там, я бездарно пошутил! — сказал Леонид. — Но твои условия жесткие до крайности. На какой срок мы можем рассчитывать?
— На три недели, — прошептала Маша. — В крайнем случае, на месяц… Пока он в командировке…
Бройберг задумался.
— Что-нибудь придумаем… На всякий случай, напиши заявление об уходе, чтобы потом не пришлось отрабатывать две недели… А жить с соседями ты не возражаешь?
— Не возражаю, — пролепетала Маша. — Это же не на всю жизнь…
— Да, кстати, а почему ты вдруг раздумала скрываться в Швеции? — вспомнил Леонид. — Это более удачный, на редкость подходящий и комфортный вариант. С готовым мужем в придачу. Он такой видный и красивый у тебя мужик! Может, ты просчиталась, Мария? Но мне кажется, еще не поздно вернуться и все переиграть. Швед тебе все простит. Бабы обзавидуются! У него очень высокий рейтинг. Это рейтинг надежды всего нашего женского народа. И вообще, какая ж Марья без Стокгольма?
— Поздно, — отказалась Маша. — Я, Леня, навсегда опоздала в эту прекрасную страну… И вообще за кордон. Спасибо тебе. Я буду ждать твоего звонка.
Явившийся из школы Антон услышал от бабушки кое-какие неприятные для него новости и тотчас пристал к матери.
— Значит, мы не поедем в Швецию? Почему ты передумала? А я уже рассказал всем в классе, что уезжаю в Стокгольм!
— Придется пересказать все наоборот, — холодно ответила Маша. — Твои друзья это как-нибудь переживут.
— Нет, но почему? — продолжал ныть расстроенный сын. — Вы с Бертилом поссорились? Мам, ну помирись с ним! Я хочу жить в Европе!
— А я хочу, чтобы ты от меня, наконец, отстал! — рассердилась Маня. — Европеец выискался! Ты даже ножом с вилкой правильно пользоваться не умеешь! А как ты держишь ложку! Научишься — тогда сразу и поедем!
Антошка обиделся и отправился к любимому компьютеру. Через минуту оттуда донеслись выстрелы очередной игры.
Знал бы он, что у него есть очень симпатичный дядя и, наверное, такая же симпатичная двоюродная сестра…
'Обними покрепче брата, он любил тебя когда-то… Давние дела…'
Бертилу Маша не звонила. Словно не интересовалась им и его существованием.
— Маська, это некрасиво! — робко, неуверенно сказала мать. — Позвони хотя бы из вежливости… Когда он уезжает?..
— Не знаю, — рассеянно отмахнулась Маша. — И знать не хочу. Его жаба задавила.
Швед тоже не звонил. Как там его шапка?..
Зато снова прорезался Закалюкин, потребовал свиданий с сыном и рвался побеседовать тет-а-тет с бывшей женой. Маша свидания спокойно разрешила — приезжай хоть сейчас! И разговаривать тоже не отказалась. После этого любящий отец, внезапно не встретивший ни малейшего сопротивления, но привыкший к нему и рассчитывавший на долгую тяжелую борьбу за свободу, как буквально все в этой
