В небесном лете стоял Небесный Город.
Небесный Город рос не так, как растут города людей — вокруг порта, или возле хорошей пахотной земли, пастбищ, охотничьих угодий, торговых путей или районов, богатых теми или иными природными ресурсами, нужными людям. Небесный Город возник из концепции в умах его первых жителей. Растительность его не растет медленно и как попало, не строят здание — здесь, а новую дорогу — там, не ломают один дом, чтобы дать место другому, не соединяют все части в одно неправильное и разномастное целое. Нет. Каждое полезное требование обсуждалось, каждый дюйм великолепия рассчитывался первыми планировщиками и увеличивающими чертеж машинами. Эти планы были скоординированы и осуществлены несравненным архитектором-художником.
Вишну, Охраняющий, держал в своем мозгу весь Небесный Город до того дня, когда он повернул шпиль высотой в милю на спине Птицы-Гаруды книзу, и Город был полностью захвачен каплей пота с его лба.
Итак Небо возникло из мысли бога, эта концепция стимулировалась желаниями его товарищей. Небо заложено было больше по желанию, чем по необходимости, в пустыне льда, снега и камня, на безвременном полюсе мира, где могли создать себе дом только могучие.
(За кем же она охотится?)
Под куполом Неба, рядом с Небесным Городом, был большой лес Канибурха. Вишну в своей мудрости видел, что должно быть равновесие между метрополией и пустыней. В то время как пустыня могла существовать независимо от города, жителям города требовались для удовольствия не только культурные растения. Если бы весь мир был городом, рассуждал Вишну, часть его жителей жила бы в пустыне, потому что во всех них есть желание иметь место, где кончается порядок и начинается хаос. Итак, в его мысли вырос лес с могучими ручьями и запахами растительности и разложения, полным криками бесчисленных существ, живущих в темных местах, сжимающихся на ветру и искрящихся в дождь, гибнущих и снова возрождающихся.
Пустыня подошла к краю Города и остановилась. Входить туда было запрещено, и Город охранял свои границы.
Но некоторые из живущих в лесу существ были хищниками, они не признавали пограничных рубежей и входили и выходили по своему желанию. Главными среди них были тигры-альбиносы. Было написано богами, что кошки-призраки не могут видеть Небесный Город; так что в их глаза, в глазные нервы было заложено понятие, что Города здесь нет. Белые кошки полагали, что мир — это только лес Канибурхи. Они ходили по улицам Неба, и для них это были тропы джунглей. Если боги, проходя мимо, поглаживали их мех, для кошки это было прикосновение руки ветра. Если они поднимались по широким ступеням — это был каменистый склон. Здания были утесами, статуи — деревьями. Прохожих они просто не видели.
Однако, если кто-то из Горда вошел в настоящий лес — кошка и бог жили бы тогда на одном уровне существования: дикое место, равновесие.
Она снова кашлянула, как это бывало и раньше, и ее снежный мех пригладил ветер. Она была призрачной кошкой, она три дня шла по диким местам Канибурхи, убивая и пожирая сырую красную плоть жертвы, вылизывая мех широким, шершавым языком, чувствуя, как на спину ей падает дождь, капает с высоких веток, приходит с грозой из туч, которые чудесным образом скапливаются в центре неба; шла с огнем в пояснице, потому что спаривалась накануне с лавиной мертво-окрашенного меха, чьи когти царапали ее плечи, и запах крови приводил обоих в неистовство. Мурлыкала, когда холодные сумерки сошли на нее и принесли луны, похожи на изменяющиеся полукруги ее глаз, золотую, серебряную и серо- коричневую. Она сидела на камне, лизала лапы и думала, за кем же она охотится.
В Саду Локапалас Лакшми лежала с Куберой, сильным хранителем мира, на душистом ложе, поставленном у бассейна, где купались Апсары. Другие трое из Локапаласа в этот вечер отсутствовали… Апсары со смехом брызгали душистой водой на ложе. Бог Кришна Темный почему-то выбрал именно этот момент, чтобы дунуть в свою свирель. Девушки тут же отвернулись от Куберы-Судьбы и Лакшми- Возлюбленной, положили локти на край бассейна и уставились на Кришну, лежащего между бурдюками с вином и остатками пищи.
Он пробежал пальцами по свирели и извлек одну долгую жалобную ноту и серию козлиного блеяния. Гвари Прекрасная, которую он добрый час раздевал, а потом, по-видимому, забыл, встала, нырнула в бассейн и исчезла в одной из многочисленных пещер. Он икнул, начал одну мелодию, остановился и начал другую.
— Правду ли говорят насчет Кали? — спросила Лакшми.
— Что говорят? — ворчливо спросил Кубера, потянувшись к чаше сомы.
Она взяла чашу из его рук, отпила и вернула ему. Он выпил залпом и поставил чашу на поднос. Слуга снова наполнил ее.
— Что она хочет человеческую жертву для празднования своей свадьбы?
— Возможно, — сказал Кубера. — С нее станется. Кровожадная сука, вот она кто. Вечно переселяется в какое-нибудь злобное животное для праздника. Однажды стала огненным петухом и вцепилась когтями в лицо Ситалы за то, что та что-то сказала.
— Когда?
— Ну… десять или одиннадцать воплощений назад. Ситала носила вуаль чертовски долгое время, пока ей готовили новое тело.
— Странная пара, — сказала Лакшми, куснув его за ухо. — Твой друг Яма, наверное, единственный, кто хотел бы любиться с ней. Вдруг она разозлится на своего любовника и бросит на него смертельный взгляд? Кто, кроме Ямы, может это выдержать?
— Никто, — сказал Кубера. — Мы таким образом потеряли Картикейю, Бога Сражений.
— Да?
— Угу. Она странная особа. Вроде Ямы, хоть и не похожа на него. Он бог смерти, это верно, но он убивает быстро и чисто. А Кали — как кошка.
— Яма когда-нибудь говорил о тех чарах, которыми она его держит?
— Ты пришла сюда собирать сплетни или для чего-то путного?
— И для того, и для другого, — сказала она.
В этот момент Кришна принял свой Аспект и поднял Атрибут божественного опьянения. Из его свирели полилась горько-темная кисло-сладкая заразительная мелодия. Опьянение в нем распространялось по саду попеременно то радостными, то печальными волнами. Он встал на гибкие смуглые ноги и начал танцевать. Плоские черты его лица ничего не выражали. Влажные темные волосы лежали тугими кольцами, точно проволока; даже борода была такая же кудрявая. Когда он двинулся, Апсары вышли из бассейна и последовали за ним. Его свирель блуждала по тропам древних мелодий и становилась все более и более неистовой, по мере того, как он двигался все быстрее и быстрее, пока, наконец, не сорвался на Раза-Лила, Танец Вожделения, а его свита, положив руки на бедра, следовала за ним с невероятной скоростью по спиральным движениям танца.
Кубера крепче прижал к себе Лакшми.
— Теперь это — Атрибут, — сказала она.
Рудра Жестокий натянул лук и послал стрелу. Стрела неслась все дальше и дальше и, наконец, остановилась на отдых в центре далекой мишени.
Стоявший рядом с ним Господин Муруган хмыкнул и опустил лук.
— Опять твоя взяла, — сказал он. — Мне этого не побить.
Они ослабили луки и пошли к мишени за стрелами.
— Ты встречался с ним? — спросил Муруган.
— Когда-то, очень давно, я знал его, — ответил Рудра.
— Акселерационист?
— Тогда он им не был. Вообще ничего политического. Он из Первых, из тех, кто смотрел на Уратху.
— Да?
— Он отличился в войнах с Морским Народом и с Матерями Страшного Жара, — Рудра сделал в
