некоторое время, эти проблемы, возможно, перестанут казаться тебе такими важными.
— У меня создается впечатление, что сейчас вы скорее говорите за доктора Чалмерса, чем за себя.
— Тогда постарайся осмыслить идею, а не ее источник. Ты был болен, а теперь начал поправляться. Опираясь на эти два факта, мы должны двигаться дальше. И к дьяволу теории. К дьяволу предположения. Выкинь из головы, хотя бы на время, сомнения и обрати внимание на конкретные задачи.
— Легко сказать. Ладно, оставим эту тему.
— Хорошо. Пойми: твоя способность рассуждать о подобных вещах на таком уровне — самое настоящее чудо. Ты удивительный человек. Если это знак твоего будущего предназначения, нам обоим следует радоваться.
— Да, наверное, вы правы. Я должен быть благодарен за этот отрезок жизни, дарованный мне судьбой. Теперь же, в чисто образовательных целях, расскажите мне о телепатических связях сквозь время — мне удалось уловить в вашем сознании несколько разрозненных мыслей, указывающих на ваш интерес к этой проблеме. Есть какие-нибудь научные труды?
— Нет. Я совсем недавно наводил справки. И ничего не нашел.
— А вам удалось хоть раз проделать что-нибудь подобное?
— Нет.
— Каков, по вашему мнению, механизм действия такой связи?
— Понятия не имею.
— Жаль, что до сих пор такие путешествия были невозможны. Представьте себе, сколько всего интересного можно было бы узнать в прошлом… если бы люди относились к этому вопросу более серьезно.
— Когда-нибудь… Кто знает?
— Действительно, — сказал Деннис и встал из-за стола.
Алек последовал его примеру.
— Проводить тебя?
— Благодарю вас, я предпочел бы остаться в одиночестве. Мне хочется подумать.
— Хорошо, конечно. Ты ведь знаешь, где я живу, так что, если у тебя возникнет желание поговорить, приходи в любое время.
— Да. Еще раз спасибо.
Алек снова сел за стол и, допивая кофе, посмотрел вслед Деннису.
На следующий день Деннис не пошел завтракать вместе с Алеком и даже не предложил тому войти в свою комнату. Лишь слегка приоткрыв дверь, он сообщил, что очень занят и не будет завтракать. И не стал ничего объяснять.
После завтрака Алек проверил пленку, на которой фиксировалась комната Денниса и выяснил, что свет горел всю ночь, а мальчик либо подолгу стоял у мольберта, либо сидел без движения в кресле. Когда наступило время ужина, Алек постучался в его дверь, но никакого ответа не получил. Он несколько раз позвал его, однако за дверью царила тишина. Наконец он открыл дверь и вошел.
Деннис лежал на кровати, держась рукой за бок. Его неподвижный взгляд был устремлен в потолок, тоненькая струйка слюны стекала по щеке.
Алек подошел к нему.
— Деннис! Что с тобой? — спросил он. — Что случилось?
— Я… — сказал Деннис. — Я…
Глаза мальчика наполнились слезами.
— Пойду позову врача, — сказал Алек.
— Я есть… — проговорил Деннис, и его лицо расслабилось, а руки соскользнули на постель.
Когда Алек повернулся к двери, его глаза скользнули по холсту, стоявшему на мольберте, и он на несколько секунд задержался, чтобы его рассмотреть.
Это был портрет Моны Лизы, завершенный и очень тщательно выполненный
— ведь акриловые краски гораздо лучше масляных.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Я есть.
Я помню всех. Их было так много. Но не помню себя потому что меня там не было. До того момента.
Именно в тот момент я впервые себя познал.
Тот момент.
Жил-был человек. Его звали Гилберт Ван Дайн. Мы смотрели на него на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций. Мы смотрели, как он поднялся и сказал, что сохранение Земли требует жертв. Мы смотрели на мир, который вдруг замер. Мы смотрели, как Ван Дайн пробирался сквозь неподвижные ряды плоти. Мы смотрели, как он вышел из зала и встретил смуглолицего. Мы смотрели, как они поднялись на крышу башни и стояли, взирая на город, на весь мир. Мы слушали рассказ смуглолицего. Смотрели, как они спустились на землю. Смотрели, как Гилберт Ван Дайн вернулся в зал и подошел к трибуне. Мы видели как ожил зал, и пуля настигла человека. Мы смотрели на голубой флаг, а жизнь
