Книга из человеческой кожи

Двое священников, недовольно ворча, проследовали дальше. Я двинулась назад и повернула направо. Или теперь мне нужно было свернуть налево?

Сколько времени я уже ношусь по Арекипе, заблудившись и не зная, в какую сторону идти? Не потеряли ли уже Санто и Фернандо надежду увидеть меня?

А потом, совершенно неожиданно, передо мной во всем своем величии предстала огромная площадь, посреди которой бил фонтан с фигурой невысокого мужчины, устремившего горн к небесам. А под ним стоял знакомый мне человек, спиной ко мне, умываясь и споласкивая рот водой из фонтана, – почему? Время от времени он замирал, напряженно вглядываясь в улицу, ведущую к монастырю. Он ожидал увидеть меня там, он не мог предвидеть, что мне придется спасаться бегством от солдат и священников. Что он чувствовал в эти минуты, которые наверняка тянулись для него невыносимо медленно?

Я не чуяла под собой ног, когда бежала к нему через площадь. Остановившись позади него, я не осмеливалась окликнуть или коснуться его. Я стояла у него за спиной, переводя дыхание, пока он не обернулся и не прижал меня к своей груди, словно это было самым естественным в мире – целовать в заплаканные глаза и гладить по пропахшим дымом волосам беглую монахиню, сумасшедшую женщину с зеленым травяным ободком на пальце.

Доктор Санто Альдобрандини

Глядя в глаза Марчеллы, я не сразу услышал голос Фернандо.

А он кричал нам:

– Пойдемте! Скорее! Неси ее сюда, в паланкин!

Он предлагал мне подхватить Марчеллу на руки и перенести ее в паланкин?

И тогда я подумал: «Как только я возьму ее на руки, ей придется хорошенько попросить меня, чтобы я позволил ей вновь коснуться ножками земли. И даже тогда я могу отказать ей в просьбе».

Марчелла Фазан

В суматохе, поднявшейся после обнаружения моего якобы обгоревшего тела, Жозефа сумела беспрепятственно выскользнуть из монастыря, не забыв прихватить и мой костыль, который я оставила в тыквенных плетях в саду. Она принесла с собой горсточку пепла бедной девушки, которую мы сожгли. Мы с любовью и уважением похоронили его рядом с нерожденным ребенком, которого Санто извлек из ее тела.

Жозефа моментально превратилась в самого дорогого члена нашей семьи, если не считать Санто, моей новой матери Беатрисы и моего брата Фернандо. Ох, да у меня же больше никого не было! Словом, мы все любили ее и никогда бы не позволили себе забыть, чем мы ей обязаны.

В гости к нам пожаловала Эрменгильда с ворохом новостей о том, что происходило за стенами монастыря Святой Каталины. Уже через несколько часов все монахини в точности знали о том, что произошло в моей келье и комнате priora. Розита и Маргарита не смогли сохранить тайну, хотя в остальном они строго придерживались нашего плана. Vicaria формально сохранила свой пост, но она будет постоянно находиться под надежной охраной до тех пор, пока priora не поправится настолько, чтобы вернуться к исполнению своих обязанностей.

– Все знают? – дрожащим голосом спросила я. А что, если Мингуилло прослышит о моем побеге?

– Конечно, знают. Хорошая история есть хорошая история, и огней много говорят. Но проблем не будет, – невозмутимо заверила Жозефа.

Пожалуй, в глубине своего извращенного разума даже сестра Лорета догадывалась о том, что произошло, хотя и предпочитала делать вид, что ничего не помнит. Эрменгильда сообщила нам: вместо того чтобы устроить скандал, vicaria написала Мингуилло о моей мнимой смерти, как я и надеялась.

– Она отправила ему автопортрет в качестве доказательства? – спросила я.

– Разумеется, отправила. Быстро-быстро. Она хотела избавиться от него, чтобы он не снился ей в ночных кошмарах, ха-ха!

– Но если монахиням все известно, разве не может кто-нибудь рассказать обо всем святым отцам, не придут ли они за мной, чтобы вернуть обратно в монастырь? Неужели я зря сожгла бедную женщину? – воскликнула я.

Жозефа расхохоталась.

– О нет, не зря. Нужно было сжечь мертвую даму, чтобы ее похоронили вместо вас. Так что сестра Констанция умерла взаправду. Но священники, они же не могут позволить правде выплыть наружу. Слишком-слишком поздно. Они будут выглядеть полоумными глупыми идиотами. А монахини Святой Каталины уже столько раз оставляли их в дураках! Это же мужчины, они все одинаковы. Гордые. Должны сохранять достоинство, делая вид, что ничего не знают.

На том все и закончилось. Сестра Констанция отправилась на брачную ночь с Господом. На этой земле ее более никогда не увидят. Епископа проинформировали соответствующим образом. У нотариуса заверили свидетельство о смерти сестры Констанции. Для столь нерелигиозной кончины, сопровождавшейся к тому же самосожжением останков, скромной поминальной службы в бедной церквушке оказалось более чем достаточно. Мы узнали, что прах сестры Констанции, не считая той горстки, что принесла с собой Жозефа, был тайно захоронен в безымянной могиле в неосвященно земле.

Марчелла Фазан могла выйти замуж за кого пожелает.

Но Санто ожидал неприятностей совсем с другой стороны.

– Твой брат непременно приедет, чтобы узнать правду. Жажда заполучить обратно твое приданое пригонит его сюда, но более всего его подтолкнут к этому любопытство и разочарование. То, что ты умерла по собственной воле, а не от его руки, приведет его в бешенство. Так что мы еще не освободились от него.

Кроме того, мы сходили с ума от беспокойства о Джанни и Анне – мы решили, ради их собственной безопасности, не ставить их в известность заранее о нашем плане. Но теперь известия о моей кончине доставят им невыразимые страдания, несмотря на то, что план наш удался блестяще! Нам оставалось только надеяться, что наше письмо дойдет до них раньше, чем письмо сестры Лореты моему брату, с сообщением о моей предполагаемой гибели и портретом в качестве доказательства.

Мы уже решили, что станем открыто жить в гражданском браке в Арекипе. У Марчеллы Фазан не было никаких документов, чтобы предъявить их нотариусам, а последним, кого я хотела видеть, стал бы служитель Господа.

Мы просто стали мужем и женой.

Мама Беатриса изготовила для меня вуаль, украшенную розовыми бутонами, и дала мне свое лучшее платье, которое пришлось изрядно ушить в талии. Когда она сметывала его прямо на мне, я вдыхала аромат духов, которые мой отец привез ей из Венеции и Старого Света. На свадьбу пожаловал Арсе со своей повозкой, украшенной лентами и виноградными лозами. На окраине города мы собрали букет полевых цветов. Под радостным взором небес Фернандо передал меня жениху, подарив нам два серебряных кольца, которые сам смастерил из последнего браслета Беатрисы. Санто взял меня в жены. Жозефа провозгласила нас мужем и женой. В целом свете еще не бывало более счастливого бракосочетания! В качестве свадебного угощения у нас были бобы и вчерашний хлеб. Большего мы не могли себе позволить. Мои цветы мы отнесли на могилу безымянной матери и ее ребенка.

В нашу брачную ночь с нами были мир и уединение, и бесконечный, озаренный солнечными лучами рассвет.

Мингуилло Фазан

Совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, я получил от монахинь портрет Марчеллы. Если к нему и прилагалось письмо, то оно затерялось на долгом пути, который проделал портрет. И, как наверняка вспомнит внимательный читатель, в то время я не знал ровным счетом ничего о тех таинственных правилах, которые определяли, как и когда молено рисовать лицо монахини.

Я лично не заказывал никакого портрета своей сестры. Мне показалось очень и очень странным, что Марчелла пожелала прислать мне собственное изображение, когда всю жизнь она только и делала, чтобы пыталась избежать моего внимания.

Я повесил этот изрядно пострадавший и осыпающийся хлопьями краски рисунок у себя в кабинете и