попадаются зеленые от времени деревяшки, у вас на попечении еще находится двигатель, который давно уже пора выбросить на свалку. Вы считаете, что пасти скот тяжело? Черт меня подери, подбрасывать уголь в топку в шесть раз тяжелее. Те из нас, кто имел удовольствие испытать это на себе, считают это гениальной репетицией перед Адом. Начинается с того, что вы берете масло, жир и драите этот проклятый двигатель, как горничная комнату. Затем натираете медные части, моете паровозную будку и окна, приводите все в порядок от скотосбрасывателя до тормозного вагона. И все свое свободное время вы учитесь забрасывать уголь в топку. Хитрость состоит в том, чтобы разбрасывать его равномерно, так он меньше дымит. Раз я забросил в топку четыре тысячи восемьсот фунтов угля в течение двадцати восьми минут. Что является мировым рекордом. Чуть не сломал себе хребет и с тех пор к лопате и не притрагиваюсь. Доктор сказал — нельзя.
— Все это чертовски интересно, — громко ответил Слокум. — Но меня больше интересует, с какой скоростью движется поезд, на котором, как мы считаем, он едет? Не могла буря немного задержать его движение?
— Нет, черт побери. Поезд может остановить только снег на рельсах, разобранные пути, стадо бизонов, коров или диких мустангов, и еще саранча.
— Саранча?
— Вот-вот. Я знавал одного парня (он работал тормозным кондуктором на железнодорожной ветке «Канзас Пасифик»), который рассказывал, как поезд, на каком он ехал, задержала саранча. Их налетело целое облако, огромное, как та туча, что мы только что видели. Миллионы! Скиллионы! Они завалили пути по дымовую трубу. Ведущие колеса скользили по ним как по льду. Всей бригаде пришлось высыпать на рельсы и лопатами расчищать пути.
— Ты жалкий лгун, ты знаешь об этом?
— Это я-то? Спроси любого железнодорожника — может такое быть или нет.
— С какой скоростью движется поезд?
— Восемнадцать миль в час.
— А быстрее он может?
— Не должен. Он обязан идти с той же скоростью, что и товарняк, то есть восемнадцать миль в час. Видишь ли, в служебном вагоне каждого поезда есть такая штука, которая зовется голландскими часами. Она показывает скорость движения. Если машинист ее превысит, то с него снимут стружку, причем наверняка. И никаких оправданий по поводу снижения или повышения скорости на железной дороге не принимают.
— Сколько, по-твоему, от Майлз-Сити до Миссуолы?
— Миль пятьсот. Да еще миль шестьдесят пять — семьдесят от Ашланда до Майлз-Сити. В лучшем случае вся дорога займет у него часов шестьдесят. Включая остановки по расписанию. И помимо расписания. Да еще подъем в гору, где он тащится медленнее пешехода.
— Это, черт меня подери, самая утешительная новость за все наше путешествие, — хмуро заметил Слокум.
Дождь начал затихать и вскоре совсем перестал. Из-за горизонта медленно, как бы нехотя, показалось бледное и желтое, как лимон, солнце. Местность становилась все более холмистой, словно предупреждая о приближении Рокиз, которые мертвой громадой высились впереди. Трава исчезла, зато стали попадаться деревья, и среди них сосны. На следующий день ближе к вечеру они миновали Кэйюз-Хиллс, где сделали второй привал и напоили лошадей. К своему удивлению, Слокум обнаружил, что эта дополнительная езда уже никак не отражается на его измученном теле. Наверное, подумал он, я слишком взвинчен, чтобы обращать внимание на ноющие от усталости мышцы. Если бы Сирлз отправился в Фербенкс или на Северный полюс, он бы, не раздумывая ни минуты, пустился следом.
И. В. повернул свою грушевидную голову и посмотрел на высоченные пики гор, стоящие у них на пути. Перевал, черной трещиной пробегающий между ближайших вершин, отсюда казался не толще двух пальцев. Здесь, на высоте, воздух был чище, прохладнее, чем на равнине. Они стояли, захваченные величественной картиной, с благоговейным трепетом взирая на могучих каменных гигантов, мертвой громадой нависающих над их головами. Казалось, только крылья могут поднять и перенести людей через эти неприступные скалы. Остроконечные вершины кутались в белоснежные мантии, ослепительно сверкающие на солнце. А над ними висело небо, голубое, как глаза младенца.
— Вот то место, где мы и поезд наверняка снизим скорость, — произнес И. В. с несвойственной ему покорностью в голосе. — Они такие большие, высокие и длинные. Стена, воздвигнутая господом, чтобы не допускать таких грешников, как мы, в благословенную землю с молочными реками и кисельными берегами.
— Держи курс на запад и продолжай трепаться, — сказал Ханикатт. — Ты что, предлагаешь прорубить насквозь туннель?
4
Утром третьего дня они выехали к железнодорожному полотну позади Нью-Чикаго. Снова пошел дождь, правда, не такой сильный, но моросящий, пронизывающий сыростью и холодом их измученные тела. Лошади находились на последнем издыхании, да и они сами выглядели не лучше. Если бы не четырехчасовой привал в Таунсенде, они бы сюда не добрались. Нью-Чикаго предложил И. В.
— Нет никакого смысла ехать до самой Миссуолы, — заявил он. Таким образом, Нью-Чикаго или, вернее, железная дорога в полутора милях южнее стала конечным пунктом их путешествия. Соорудив на путях баррикаду из поваленных деревьев, они спрятались в единственном надежном убежище — небольшой лиственной роще, стоящей неподалеку, — и стали ждать, когда появится желтый глаз поезда, идущего в Айдахо. В их намерения не входило спускать поезд с рельсов, план И. В. состоял в том, чтобы выехать навстречу ему и остановить, не доезжая завала. Если машинист попытается с ходу проскочить завал, то поезд неминуемо сойдет с рельсов.
Во время их привала в Таунсенде юноша подобрал газету. В ней была заметка о строительстве новой железнодорожной ветки между Сан-Франциско и Новым Орлеаном.
— Сволочи, — выругался Слокум. — Скоро здесь вообще негде будет ездить верхом. Вместо копыт лошадям придется приделать эти проклятые колеса.
Ханикатт тщательно просмотрел газету
— Смотри сюда! Позавчера в Майлз-Сити был пожар. Остальные сгрудились вокруг газеты, читая про себя заметку. Слокум повернулся к И. В.
— Как ты думаешь, это могло задержать поезд?
— Откуда, к черту, я могу знать?
— Весь вопрос в том, не опоздали ли мы? — заметил Ханикатт. — Эта хреновина могла проехать час тому назад. Что тогда делать?
— Давайте об этом не думать, — сказал Слокум. — Этого не могло случиться и потому не случилось.
— В одном мы можем быть уверены, — сказал И. В. — Если появятся огни, то, значит, это он. По этой линии на Запад ходит не так уж много поездов От силы три-четыре в неделю. От кого-то я слышал, что их компания сидит по уши в долгах.
Они продолжали с нетерпением ждать. Сгущались сумерки, приближалась ночь. Дождь продолжал барабанить по земле. Время от времени трое из них по очереди прикладывались к фляге Ханикатта, при этом не забывая пояснить юноше, почему виски особенно опасно для растущего организма, что это медленно действующий яд, который может сжечь человеку горло, превратить внутренности в черные головешки, кровь в воду и наделать в стенках желудка столько язв, «что и костоправ не сосчитает», — ввернул И В.
— Как же тогда вы его пьете? — поинтересовался юноша.
— Сами не знаем, — отшутился Ханикатт.
Разговор снова перешел на Форда Сирлза и его подлый поступок.
— Все торговцы скотом — мошенники, — заявил И. В. — Если они вас не надуют при найме на работу, то урежут вам паек. И наверняка вычтут половину заработка, если вы заболеете или упадете с лошади и не сможете ездить верхом.
— А сами они скот не гоняют, — поддержал его Слокум. — Слишком жестко для их жирных задниц.
