зови меня Ямамото.
— Хорошо, господин! — Сюнгаку еще раз поклонился. — Впрочем, после первого поклона он так до конца и не выпрямил спину.
— Это ведь игорное заведение, я угадал?
— Да, Ямамото-сан.
Еще один поклон. Да что ты будешь делать! Ему самому не надоело?
И вообще Артема весьма удивляла та чрезмерная почтительность, которую выказывал ему Сюнгаку. С чего бы? И почему-то обратился к нему «Белый Дракон». Причем на полном серьезе. Хм, непонятно, что нашло на бродячего циркача... Или теперь следует говорить «бывший циркач»? Да и вообще — к слову говоря и между прочим — откуда здесь взялся Сюнгаку и что он здесь делает?
— Где мы можем поговорить наедине, дружище Сюнгаку? — спросил Артем.
— Пойдем в мой домик, Ямамото-сан! Только... потерпи одно мгновение, господин. — И добавил с хитрой ухмылкой: — Я же не самурай Иширо!
После это циркач сорвался с места, добежал до угла дома, перегнулся через примыкающую к дому невысокую каменную ограду и грозно рявкнул (Артем аж вздрогнул от неожиданности):
— Иса! Бегом ко входу! Заменишь меня!
Таинственного Иса увидеть не удалось — видимо, тот шел ко входу через дом, а Сюнгаку повел Артема и Ацухимэ через калитку в ограде. На той стороне двора в окружении кустов горного персика ямамомо и вишневых деревьев стоял небольшой, размером с русскую баню, домик. Сюнгаку откинул перед Артемом и Ацухимэ шуршащий, сделанный из тростника полог.
— Госпожа пойдет с нами? Она могла бы подождать во дворе, на скамье у колодца.
— Нет, Сюнгаку. — Артем похлопал циркача по плечу. — Госпожа пойдет с нами. Сразу запомни и усвой — госпожа имеет равный моему голос в мужском разговоре.
— Как скажет господин.
«Ну ё-моё, что деется! Сегодня с Сюнгаку хоть лепи статую Раболепия», — подумал Артем, нагибаясь, чтобы не стукнуться о притолоку.
— Значит, здесь ты нынче и живешь? — спросил воздушный гимнаст, оглядываясь. — М-да, палаты-то тесные.
Сюнгаку не знал, что сейчас должен был сказать: «Да уж не сегунские хоромы!» На что Артем ответил бы, усмехнувшись: «Да уж конечно!» Но увы, никак не могло сложиться у них такого диалога — вот что значит разные культурно-исторические среды, вот что значит на разных фильмах воспитывались.
Палаты между тем и впрямь просторными назвать было трудно даже из уважения к хозяину. Собственно домик состоял из одного помещения, площадью два цубо[49], полностью застеленного циновками. Впрочем, имелся пятачок прямо перед входом, свободный от циновок, его условно можно было поименовать предбанником, на нем оставляли обувь.
Была в комнате и мебель: в одном углу — довольно большой сундук, в другом — переносной синтоистский алтарь.
А собственно говоря, много ли надо холостяку для нормальной жизни? Женщину есть куда привести, бутылочки сакэ есть где поставить, в сундуке можно держать запасные штаны-хакама — ну что еще нужно? Отдельная жилплощадь, как-никак... «Кстати, да! — поймал себя на некоторой тормознутости Артем. — Сюнгаку поселили отдельно, а не в общей комнате вместе с другими работниками. А это не может быть ничем иным как признанием особого, привилегированного положения в доме. Интересно, однако...»
— Хотите сакэ, господин? Может быть, госпожа желает чаю и печенья?
Артем вопросительно посмотрел на Ацухимэ. Та отрицательно помотала головой.
— Мы ничего не хотим, совсем недавно завтракали, — сказал Артем, опускаясь на циновки. — А пить сакэ с утра, мой друг Сюнгаку, есть верный путь к погибели. Правда, Ацухимэ?
Сюнгаку присаживаться на циновки и заводить чинную беседу с гостями не торопился. С хитрой улыбкой он скользнул к сундуку. Но не откинул крышку, как можно было ожидать, а принялся сдвигать явно тяжелый сундук со своего места. И выдвинул его чуть ли не на середину комнаты.
Артем и Ацухимэ переглянулись. Гимнаст пожал плечами — ему и вправду не ясны были манипуляции Сюнгаку.
Бродячий циркач тем временем принялся сворачивать циновку, на которой прежде стоял сундук. Свернул не до конца, а лишь до половины, но и того хватило — Сюнгаку поддел пальцами и поднял выпиленный кусок полового покрытия. Засунув руку в тайник, он достал оттуда холщовый, туго набитый мешочек. Когда Сюнгаку опустил мешок на пол, тот выразительно звякнул.
— Дом, где деньги лежат, — пробормотал Артем, уже начавший понимать что к чему.
— Возьми это, Ямамото. — Сюнгаку поднес и положил мешок у ног Артема. После чего поклонился и сел. — Это наше, мое и Рэцуко, о-сэйбо[50].
— О-сэйбо? — переспросил Артем.
— Я знаю, ты удивлен. О-сэйбо вручают в конце года. Но мы не могли вручить его тебе в конце года предыдущего и не хотим ждать конца года этого. Возьми сейчас.
Артем взял мешок в руку, покачал его на ладони:
— Ого! Откуда столько?
Сюнгаку расправил плечи, кашлянул в кулак и торжественно произнес:
— В тот день мы не смогли отдать тебе обещанное, Ямамото-сан. Мы с Рэцуко очень переживали и чувствовали за собой вину. И наша вина день ото дня лишь возрастала — потому что каждый новый день доказывал нам твою правоту и твое величие, господин... Загляни внутрь, Ямамото-сан, — умоляюще протянул Сюнгаку, — там нет медных монет, одни золотые и серебряные.
— Ни к чему. Я верю тебе на слово, мой верный Сюнгаку.
В ответ Сюнгаку еще раз поклонился. Артема уже начали утомлять, поклоны в свою честь. «Что он там напридумывал, за кого он меня принимает?» — недоумевал гимнаст. Хотя мешок с деньгами, конечно, не мог не радовать. Честно говоря, Артем до конца не мог поверить, что это богатство достанется ему. Вот так вот, ни с того ни с сего!
— Я принимаю ваше с Рэцуко о-сэйбо, — с пафосом произнес Артем и величественно наклонил голову.
Он взял верный тон — Сюнгаку обрадовался его словам так, будто не он отдавал деньги, а ему вдруг привалило счастье в виде туго набитого монетами мешка.
— А теперь, Сюнгаку, — потребовал Артем, — рассказывай, что произошло за почти три недели, которые прошли с того памятного дня в городе Яманаси.
— Мы сделали все так, как ты нам велел, — сказал Сюнгаку. — Наутро мы пришли к господину Мегуро, он заплатил нам за неделю вперед. Он сказал, что посмотрит на нас и решит, как быть дальше. Мы с Рэцуко посоветовались и придумали, как поступим. Сперва мы сделали себе на плече татуировки со знаком Белого Дракона. Посмотри!
Сюнгаку заголил плечо и показал вытатуированный на нем квадратный контур.
— В этот же день я отправился в соседний город Дзути, а Рэцуко остался у Мегуро. Рэцуко пообещал мне, что справится со всем один. Я дошел до Дзути за день. Я знал, что туда должны прийти хорошо знакомые мне хокаси[51]. И я встретил их там: Масахиро, пятерых его братьев и двух его сыновей. Я сказал им, что стал кэнином[52] человека, который носит на теле печать Белого Дракона, не боится его могущества и пользуется его покровительством. Я сказал, что они тоже могут стать кэнинами Белого Дракона, и объяснил им, что нужно делать. Мы дождались ночи и проделали с игорным заведением города Дзути то же, что и с заведением Мегуро в городе Яманаси. Правда, мы немножко перестарались с разгромом заведения, но в результате все получилось даже удачнее, чем с Мегуро. Насмерть перепуганный тамошний хозяин сразу предложил десятую часть с дохода игорного заведения, если мы согласимся оберегать его покой. Мы согласились. И он заплатил нам — ты не поверишь — за полгода вперед! Масахиро, который был против нашей затеи и который не пошел со своими братьями и сыновьями в игорный дом, на следующий день, узнав обо всем, заявил, что навсегда оставляет ремесло хокаси и посвятит остаток жизни охране игорного заведения города Дзути. И сказал, что готов чтить Белого Дракона и стать кэнином человека, который связан с могуществом Белого Дракона, то есть твоим кэнином, Ямамото-сан. Его братья и сыновья сказали то же самое.
