самостоятельно. Пусть с горем пополам, но причалят и пойдут жечь-крушить страну Ямато. Тогда Белый Дракон с его насланными тайфунами будет выглядеть весьма глупо и смешно. А между прочим, по самурайским представлениям о жизни, нет ничего хуже, чем стать посмешищем в чужих глазах...
Сейчас Артем сам себе напоминал Ермака... или кто там восседал на утесах, дум каких-то полн? А-а, кажется, кто только ни восседал, если верить народным песням. Стенька Разин, Емелька Пугачев, Петр Первый с Лениным вроде бы тоже отметились. Словом, хорошая компания...
Артем сидел на соломенном коврике в двух шагах от обрыва. Внизу шумело море. С нарастающим шумом накатывали на берег волны и с рассыпающимся грохотом разбивались о камни. В общем-то это бил о скалы обычный прибой. Море сегодня было вполне спокойное — не штиль, но и штормом не пахло даже близко. Так, всего лишь легкое волнение, которое настоящего моряка не испугает и при котором ни один монгол не отменит высадку войск. Так и тянуло крикнуть в ночь: «Ну где же вы, монголы, где?!» Что бы, интересно, ответила ночь?
Определить, где предполагается высадка монгольских войск, оказалось несложно. Собственно, как и предполагали Артем и Ацухимэ. Во-первых, уже о чем-то говорил отъезд сына Нобунага к северной границе провинции. Во-вторых, достаточно было расспросить самураев Нобунага, не ездил ли даймё за последний год на побережье. Оказалось, ездил. И куда? В бухту Кунай.
Эта бухта находилась совсем рядом от того места, где разбил лагерь Артем, в каких-то полутора ри. Там действительно приставать кораблям к берегу одно удовольствие. А здесь приставать... удовольствие сомнительное.
К Артему подбежал Касаи, упал на колени, склонил голову к земле.
— Господин, я должен сказать вам...
— Говори! — приказал Артем.
Еще месяц назад Артем непременно принялся бы уговаривать Касаи подняться с колен, а то и бросился бы его поднимать, но сейчас гимнаст малость получше разбирался в особенностях здешнего менталитета. Если ты господин и повелитель, то и вести себя должен соответственно. Будешь играть в демократию, в доброго начальника и своего парня — авторитета не заработаешь, скорее, наоборот, последний растеряешь без остатка.
— Прибыл сын даймё Нобунага, с ним около полусотни самураев, — сообщил Касаи. — Они остановились за соседним хребтом.
Ай-яй, как скверно! Сынок, понятное дело, мстить приехал. И от его мести может спасти только появление монголов, которые все никак не появляются. Стараясь ничем не выдать свои эмоции, Артем сказал с показным спокойствием:
— Иди и наблюдай за ними. Возьми с собой еще несколько человек. Думаю, они тоже вышлют лазутчиков. Тихо свяжите их и оставьте где-нибудь лежать. Только тихо и без членовредительства! Иди!
Касаи убежал. Не слишком быстро он пока бегал — не вполне еще оправился от ранения, полученного во время боя в замке. Но шел на поправку Касаи удивительно быстро, любо-дорого поглядеть. Вот что значит молодой, здоровый организм...
Сейчас яма-буси находились при Артеме на положении слуг, вели себя соответственно, и он себя вел с ними соответственно. Во всяком случае на людях. Впрочем, на побережье с Артемом прибыло всего трое: Касаи, Фудзита и Омицу. Причем Омицу все принимали не за служанку, а за наложницу Белого Дракона, и к тому, признаться, были основания. Другие яма-буси остались в замке под присмотром Такамори, которого Артем назначил на время своего отсутствия, выражаясь языком другой эпохи, комендантом замка. Благо, самураев в замке не осталось, конфликтов с ними не будет, а уж слуг Такамори построит и вымуштрует, можно нисколько не сомневаться. Будь жива Каишаку Ли, ей бы, конечно, трудно было ужиться с самураями. Невозможно, скорее всего...
— Как погибла Каишаку? — спросил Артем утром того дня, когда замок оказался в их руках. Они с Фудзита сидели на крыльце замка.
Фудзита рассказал ему, как это произошло.
Она билась с самураями, заставляя одних падать замертво, а других отступать.
Длинный, узкий, темный предмет, оканчивающийся белым оперением, вылетел из приоткрытого темного дверного проема. Копье вонзилось в спину Каишаку. Женщина выгнулась назад, пронзительно вскрикнув. Выронила короткий прямой меч, каким билась с самураями. Упала на колени. Самураи остановились, полагая, что с женщиной-воином все кончено. И в этом был их просчет.
Наверное, ничего подобного в своей самурайской жизни они доселе не видели, если они вообще когда- либо видели женщину, сражавшуюся наравне с мужчинами и побеждавшую их. А сейчас им довелось узреть картину, которая могла повергнуть их в мистический ужас. Почти уже убитая женщина вдруг завела руки за спину и выдернула из спины копье. Встала, опираясь на древко копья, и — вновь ринулась в схватку.
Она была неимоверно прекрасна в эти мгновения. Она вела свой последний бой бешено и виртуозно, не обращая внимания на наносимые ей удары. Словно кровь вливалась в нее, а не хлестала потоком из раны в спине и получаемых ею новых ран. Она прихватила с собой жизни еще двух самураев до того, как ее отсеченная голова покатилась по полу. Каишаку умерла так, как мечтала.
«Любите вы, японцы, красивые смерти», — хотел сказать тогда Артем... но промолчал.
Еще той ночью погиб от самурайского меча мальчишка Акиро. А Такамори отсекли левую кисть. Что, как это ни покажется странным любому западному человеку, нисколько не расстроило дзёнина клана яма-буси. «Я уже немолодой человек, я уже почти все сделал в этой жизни. Сейчас две руки для меня — это даже много. Ну, может быть, о правой кисти я бы еще пожалел, ею меч держать все же сподручней», — вот так высказался по этому поводу Такамори.
Артем поднялся с циновок и направился к костру, возле которого сейчас должна была находиться Омицу. Ему захотелось хоть с кем-то поговорить. А с кем? С бывшими самураями Нобунага разговаривать не тянет, общаться с Фудзита опасно потерей авторитета — какой господин общается со слугами! А с Омицу можно. Правда, не получится просто сесть рядом и завести разговор. Вернее, получится, но станут недоуменно и недобро коситься, начнут шептаться. А вот ежели повести девушку к «татэ-ана дзюкё», то все в порядке...
В «татэ-ана дзюкё», то бишь в шалаше из шестов и веток, он сейчас и проживал. Апартаменты, прямо скажем, не люксовые. У даймё могли бы...
— Смотрите! — громко закричал кто-то рядом. До Омицу Артем так и не дошел.
— Смотрите! — подхватили другие голоса. — Смотрите!
В море зажегся сперва один огонь. Потом другой. Третий... Еще и еще загорались огни факелов. И вот уже можно было разглядеть низкие темные борта, вздернутые вверх корабельные носы, прямые паруса, длинные кормовые весла, силуэты людей над бортами...
— Приплыли все-таки, падлы монгольские, — с радостной злостью прошептал Артем.
— Все дрова в огонь! — закричал Артем. — Жги весь запас! Пусть видят, куда плыть!
— Плывут! — раздалось вскоре. — Плывут! Сюда плывут!
Самураи выстроились на скалах, приготовили луки. Другие самураи ждали у костров — они приготовились поджигать стрелы с фитилями вместо наконечников и подносить их лучникам.
Все ждали.
Есть! Приятный, ласкающий уши треск пробился сквозь шум прибоя. Первый корабль разбился о прибрежные скалы. Пристать к берегу в этом месте было невозможно — стеной стояли высокие скалы. И сейчас прибой начнет швырять на них корабли.
Началось. Где-то внизу, прямо под ними, оглушительно затрещало дерево, и этот треск более уже не смолкал. К нему прибавились человеческие крики, вопли, лошадиное ржание.
«Лошадей жаль, — подумал Артем. — Если бы без этого можно было обойтись...»
— Ба-атар-рея огонь! — скомандовал Артем.
Слово «батарея» самураи не поняли, зато поняли слово «огонь». Со скал полетели зажженные стрелы, прочерчивая в ночном мраке огненные дуги. Загорелся первый корабль, осветив водную поверхность. Загорелся второй.
А вскоре Артем увидел всю монгольскую эскадру.
— Батюшки святы! — вырвалось у Артема. Оказывается, монголы обманули и своего союзника Нобунага.
