— Пропустите, — раздался голос из комнаты.
Бритоголовые стражи отползли на коленях в стороны, открывая Артему проход. Он сделал несколько шагов вперед, остановился посреди весьма небольшой комнаты. И весьма же скромно убранной. Да, стиль гармоничной пустоты у них тут в почете, однако наблюдалось даже какое-то показное убожество. Низкий столик из неструганого, нелакированного дерева. В углу лежат свернутые трубкой нечто вроде одеяла — сиротского вида, из дешевой ткани. Лежащий рядом подголовный валик затерт до невозможности, такое впечатление, что хозяин пользуется им с рождения. Стены не украшены даже каким-нибудь захудалым какэмоно.
«Экс-император, говорите», — подумал Артем, разглядывая сидевшего за столиком человека.
Примечательнее всего были глаза этого экс-императора. На ум сами собой приходили расхожие штампы: горящий взор, уголья глаз, прожигающий взгляд, взгляд фанатика… Этот взгляд весьма стильно дополняли худое узкое лицо, аскетические скулы с туго натянутой кожей, под которой то ли от нетерпения, то ли от еле сдерживаемого негодования ходили ходуном желваки. Человек за столом нервными резкими движениями перебирал четки. Кстати, впервые у кого-то из здешних в руках Артем видел четки.
За четыре проведенных в Японии месяца Артем начал примерно угадывать возраст лиц японской национальности. Человеку за столом было лет сорок — пятьдесят.
Бывший император, если это действительно был он, раскрыл рот и заговорил… Он не стал размениваться на такие пустяки, как отвешивание поклонов. Ну что ж, после всех отравлений с похищениями Артем тоже не намеревался кланяться тому, кто всю эту музыку, судя по всему, и заказал. Будь он хоть четырежды бывшим императором.
Первые же слова человека за столом заставили Артема забыть о поклонах вместе со всеми церемониями, вместе взятыми:
— Я — Годайго, правивший Ямато под именем Гохорикава, отрекшийся от хризантемного престола[39] и принявший монашество три года назад. Кто ты, я знаю. — Экс- император щелчком перекинул костяшку на четках. — Твой небесный покровитель, Ямомото-сан, и вправду могуществен, раз помог тебе остановить моих людей и не допустил убийств в замке Ицудо…
Глава тринадцатая
ОБЕЗЬЯНА В ЗАРОСЛЯХ БАМБУКА
— Твой небесный покровитель, Ямомото-сан, и вправду могуществен, — повторил Годайго. И улыбнулся одними кончиками губ. Представьте себе, что вам пытается улыбнуться кобра, и получится улыбающийся экс-император. — Посланные в Ицудо люди, как уверяли меня, были опытны и умелы в своем ремесле, но ни один из них не выполнил порученного… Садись, Ямомото-сан.
Годайго показал на место за столом напротив себя.
«Ну что ж, все сходится: и нервно дергающие глазом самураи, и откровенное признание бывшего микадо. Вот кто, оказывается, стоял за всеми покушениями, — подумал Артем. — И, глядя мне в лицо, сознается в этом. Сознается так просто, будто речь идет об охоте на оленей. И что сие значит? Уж не то ли, что живым из этого дома он выпускать меня не намерен?»
Однако каким бы гадом ни был гражданин экс-император и что бы нехорошее ни копошилось у него на уме, против того, чтобы сесть, Артем ничего не имел. Проклятое зелье хоть и вышло вместе с рвотой, да, видимо, кое-что все же успело впитаться в стенки желудка, в кровь, или куда оно там впитывается — и легкая слабость в ногах до сих пор ощущалась.
Надо сказать, что садиться пришлось прямо на циновки. Ни скамеечек, ни дополнительных соломенных ковриков в комнате не было. Видимо, бывший Годайго исповедовал аскетизм во всех его проявлениях. Ну да, он же у нас император-монах, ему положено воздерживаться от плотских наслаждений, даже таких невинных, как мягкое сиденье.
— Зачем тебе понадобилась моя смерть, Годайго-сан? — спросил Артем.
— Твоя смерть не нужна мне, Ямомото-сан, — раздался звучный щелчок перекинутой костяшки. — Или ты предпочитаешь, чтобы я обращался к тебе как-то по-другому? Звал Белым Драконом, как многие зовут тебя за глаза, или называл именем, которое ты носил на своей прежней родине?
«Ишь ты, вежливый какой. Совсем недавно подсылал ко мне убийц, чуть позже травил и похищал, а теперь — как тебя называть, друг мой ненаглядный?»
— Имя Ямомото меня вполне устраивает, — сказал Артем. — Но зачем тебе вообще ко мне как-то обращаться, обращаются обычно к людям живым, а не к мертвым. Прости, Годайго-сан, но я не верю твоим словам, что моя смерть не нужна тебе. Как я могу поверить, когда ты только что признался в том, что подсылал ко мне убийц!
— Не к тебе, Ямомото-сан, а к тем, кто помогает гнуснейшему из людей вершить черное дело. Из-за кого на страну Ямато сыплются беды и несчастья. Ходзё Ясутоки — гнуснейший из людей, будь проклят весь его род до последнего младенца. — Имя сиккэна экс-император Годайго даже не произнес, а выдавил из себя, словно яд выплюнул. А после гибко нагнулся над столом, тем самым несколько приблизив свое лицо к лицу Артема, и до последнего с экс-императорской стороны стола донесло запах. От экс-императора пахло редькой.
— Кумазава Хидейоши, младший советник подлого Ясутоки, кто он есть? — Годайго, сжав остальные, показал Артему вытянутый указательный палец. — Он есть палец руки подлого сиккэна. Рука творит зло, и палец послушен злой воле. Отсечь палец — и уже не так крепко рука будет сжимать рукоять меча. И сестра Кумазава есть его плоть от плоти, суть от сути то же самое, что и брат ее. Что в ней женского, когда не желает она иметь мужа и домашних дел, а хочет воевать по-мужски и суется в мужские дела? Раз ей ближе дела мужчин, то и смерть она заслужила мужскую.
Раздались три подряд громких костяных щелчка. Артем мог бы добавить — злобных щелчка.
Кстати говоря, император-инок не предлагал гостю никаких угощений и напитков. Даже отравленных. «Может, пост какой великий на японском дворе?» — вяло подумалось Артему. Да, в общем-то, и не хотелось гимнасту ни есть, ни пить. Просто удивительно — кажется, впервые здесь в гостях ему не предлагали даже чаю. Ну разве что в разбойничьей пещере еще не предлагали, так там какие гости…
— Я что-то не понимаю, — сказал Артем. — Ты, Годайго-сан, говорил о своих людях, которым не дали совершить убийства в Ицудо. Таких людей было много. Четыре раза покушались на меня… Вернее, три раза, — поправился Артем, — с одним мы уже разобрались. Итак, три раза покушались на меня и один раз на Кумазава Ацухимэ, хотя некоторые полагают, что и в этот раз покушались на меня, но промахнулись. Ну, и последнего наемного убийцу мы выловили до того, как он вообще на кого-то покусился. Так о каких убийцах говоришь ты, Годайго-сан?
— Я говорю о двух сохэй, некогда изгнанные из обители. Они должны были убить гостивших у тебя в Ицудо Кумазава, лучше обоих. Я ничего не знаю об убийцах, посланных не мною. Убивать тебя, Ямомото-сан, я никого не отправлял.
Экс-император говорил терпеливо, но Артем чувствовал, что тот едва сдерживает раздражение. Видимо, все-таки не для того он затащил Белого Дракона в гости, чтобы вместе с ним считать убийц, а для чего-то совсем другого.
— Ты говоришь, Кумазава плохие, потому что служат плохому сиккэну, — задумчиво проговорил Артем. — Допустим. Но почему надо было убивать Кумазава именно у меня в замке? Можно было убить в столице, подстеречь на одной из глухих дорог, подкрасться на постоялом дворе, будь неладны эти дворы! Почему же все-таки в моем замке?
Вот чего Артем точно не собирался делать — затевать дискуссии о морали и нравственности. Мол, как же ты мог, император, хоть и бывший, и ныне действующий монах, то бишь религиозных чувств человек, докатиться до того, чтобы подсылать убийц к живому человеку. Бесполезны эти разговоры, пустая трата слов и времени, сотрясение воздуха. Раз подослал — значит, чувствовал себя вправе. И уж точно бывшему цирковому гимнасту не удастся наскоро перевоспитать и даже просто устыдить бывшего императора, который к тому же старше гимнаста чуть ли не вдвое.
