сиккэн. — И эти уши тебе знакомы.
У Артема закружилась голова. Перед ним пронеслись лица тех, кто здесь стал ему близок и дорог…
Но все они… всех их он совсем недавно, всего какие-то несколько часов назад видел живыми, здоровыми. С ушами видел! А здесь… запах разложения… Уши пребывают в отрезанном виде явно больше, чем несколько часов.
— Ты не о тех думаешь, Покоритель Монголов.
Чертов сиккэн, видимо, решил продемонстрировать свое умение читать мысли собеседника, мол, от меня ничего не скроешь…
И вот тут Артем сорвался. Сперва он выпалил тираду, где не было ни единого знакомого сиккэну слова, но если Ясутоки когда-нибудь переведут те фразы, то глава дома Ходзё очень много узнает о себе самом и о своих ближайших родственниках, в первую очередь о любимой маме, а также об ослах и обезьянах, чья насыщенная интимная жизнь очень тесно и очень замысловато переплеталась с не менее насыщенной интимной жизнью родственников сиккэна. Артема можно было понять. Вам когда-нибудь дарили чьи-нибудь отрезанные и чуть подпорченные разложением уши? А если даже и дарили, то говорили вам при этом что-то с видом всезнающего Будды? То-то…
Выпустив пар, Артем перешел на японский:
— Я тебе, Ясутоки-сан, не представлялся как Покоритель Монголов. Потому обращайся ко мне по имени или же, если не нравится имя, зови Белым Драконом.
Пожалуй, Артем несколько громко все это произнес, потому что на них с сиккэном стали оглядываться. Сиккэн же остался невозмутимым.
— Белый Дракон — это слишком отдает хрониками и легендами, а не живым человеком, — сказал он. — Имя же твое явно придуманное и тебе не подходит. Поэтому я и решил именовать тебя Покорителем Монголов — по тому деянию, какое почитаю самым главным за те дни, что ты провел в стране Ямато. Если ты недоволен, тогда я буду заставлять себя говорить «Ямомото», но внутри себя произносить «Покоритель Монголов».
«Словоблуд хренов», — успел подумать Артем, а сиккэн уже без перерыва продолжил:
— Я думал, ты сразу признаешь эти уши… Ямомото-сан. И начнешь меня благодарить.
— Благодарить? — вырвалось у Артема.
— Благодарить, — кивнул сиккэн. — За спасение твоей жизни.
Ясутоки называл его теперь «Ямомото», но умудрялся делать это так, что Артем невольно слышал про себя столь бесившее его «Покоритель Монголов». Ну что ты будешь делать!
А касаемо ушей… Кажется, Артем начал о чем-то догадываться. Только пусть сиккэн сам во всем признается.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Артем. Протянул шкатулку обратно: — И не могу принять подарок.
— Вижу, что вспомнил, — произнес сиккэн, пристально глядя в лицо Артему. — А подарок — твой. Делай с ним, что хочешь. Выброси, если не нужен.
— Что я должен вспомнить? — Артем решил упрямиться до последнего.
— Всего лишь вчерашнюю ночь. Селение Никацура. Ты возвращался из дома на окраине селения на свой постоялый двор. На тебя напали люди Годайго с намерением убить тебя. Мои люди спасли тебе жизнь.
— Твои люди? — переспросил Артем.
— Мои, — сказал сиккэн. — Я даже знаю, как имя того самурая, чьи уши ты держишь в руках.
Честно говоря, имя бывшего владельца ушей Артема не слишком волновало в данный исторический момент.
— Я не просил тебя, Ясутоки-сан, кого-то там спасать, — сказал Артем. — И потому не собираюсь тебя благодарить.
— Я оберегаю твою жизнь не ради твоих благодарностей, Ямомото-сан, — сиккэн улыбнулся уголками рта. — Ты нужен. Ты сам выбрал свой путь, и на этом пути твоя жизнь не принадлежит тебе.
— Кому же тогда?
Честно говоря, и сам по себе разговор не очень нравился Артему: и то, что говорил сиккэн, не очень нравилось, и то, как он это говорит, а говорил он, не скрывая своего превосходства (на которое бесспорно имел право хотя бы по своему положению, но зачем это подчеркивать?).
— Скажи, Ямомото-сан, что ты слышал о монахе по имени Нитирэн?
— Ничего, — честно признался Артем, не пытаясь просчитывать, стоит ли признаваться в этом, не грозит ли ему такое признание чем-то нехорошим. От подобного дедуктивного напряжения его бедные мозги, мозги циркового акробата, могли и расплавиться.
В этот момент музыка смолкла, танцовщицы ушли с помоста, на некоторое время воцарилась тишина.
— А между тем этот Нитирэн только и делает, что говорит о тебе, — сказал сиккэн.
— Я думаю, многие говорят обо мне.
— И это правда, Ямомото! — неожиданно горячо согласился сиккэн. — Истинно! Но одно дело, когда легенды о Белом Драконе пересказывают в рыбацкой хижине или когда о Белом Драконе, вздыхая, шепчутся жены сановников. И совсем другое — когда о нем говорят такие, как Нитирэн.
— Так кто же этот Нитирэн?
— Монах. Около шестнадцати лет провел в монастыре Энрякудзи, покинул его два года назад. И отправился проповедовать. Два года он странствовал по стране, сзывал людей в селениях на свои выступления ударами в гонг и в барабан, проповеди начинал словами «Наму мёхо рэнгэ кё» («Слава лотосу божественного закона»). Эти слова стали боевым кличем его секты — Нитирэн-сю. Нитирэн призывал отвергнуть все старые и новые учения, отвергнуть все на свете, кроме слов самого Будды, содержащихся в сутре Лотоса. Но самое скверное, Ямомото-сан, не то, как он начинал свои проповеди, а то, как их заканчивал. «Гнев Неба, — кричал он, — падет на ваши головы, коли вы не покаетесь в грехах и не примете славу лотоса божественного закона. Тогда хлынут варвары из земли монгольской и сметут ваши дома и уведут жен ваших…» И это он повторял два года изо дня в день, переходя из селения в селение. Правда, он приобрел не слишком много сторонников. Ведь кто он был? Всего лишь еще один проповедник, пугающий людей небесными карами. Конечно, как всегда бывает, кто-то поверил и примкнул, кто-то из бродяг отправился странствовать вместе с ним. Но это и все. Нитирэн закончил бы, как и многие ему подобные, — или умер бы от лихорадки на одном из постоялых дворов, или был бы убит разбойниками, или был бы до смерти побит крестьянами, посчитавшими, что именно от его проповедей урожай в этом году вышел неважным. И вдруг такой подарок — случилось то, о чем он только и говорил эти два года. Напали варвары-монголы. Правда, они не разорили нашу землю, как он предсказывал, но Нитирэн стал говорить, что именно благодаря ему не разорили: что это его молитвам вняло Небо и послало Белого Дракона, дабы дать людям земли Ямато последнюю возможность покаяться и принять его веру. Нитирэн снова отправился в странствие и снова проповедовал в каждом селении. И за последние четыре месяца он обрел в стократ больше сторонников, чем до того за два года. Самое худое, что Нитирэн — сумасшедший, которому все нипочем. И его сторонники подобрались ему под стать. Они готовы на самые отчаянные поступки. Они уже захватили монастырь на Сикоку, выгнали оттуда всех монахов, устроили там свое логово. А потом к ним пришли монахи из соседнего монастыря и сказали, что признают Нитирэна своим учителем и присоединяются к Нитирэн-сю. Из-за проповедей Нитирэна уже произошли два восстания монахов, и, думаю, будут еще. Насколько мне известно, Нитирэн вынашивает сейчас планы захвата монастыря Энрякудзи, который, как ты знаешь, является божественным охранителем Киото и падение которого породит такие пожары, которые сразу не погасишь. Еще раз повторю тебе, Нитирэн и твоим именем собирается вершить свои дела, собирается убеждать народ, что Белый Дракон придет ему на помощь, что мечи его врагов разлетятся на куски силой волшебства Бьяку-Рю…
— Я ничего об этом не знаю. — Артем закрыл коробку с отрезанными ушами, поставил ее на пол между перекладинами перил.
— Ты не знаешь и о многом другом. Не все вести доходят до Ицудо и не все вести доходят до Ицудо вовремя.
