Владимир Ленин. Выбор пути: Биография.

которое имеет такое гигантское, всемирно-историческое значение, что для него законны все жертвы, — не может не принять буйных форм при капиталистических условиях вообще, русских в особенности»¹⁶.

Он не пугал читателей. Читатели знали, что рабочие стачки и 80-х, и начала 90-х годов нередко действительно принимали «буйные формы» и сопровождались эксцессами. Ломали станки, фабричные помещения. В Тейкове, к примеру, случилось даже убийство директора-англичанина. У всех на памяти была и юзовская стачка 1892 года, закончившаяся страшным погромом, вызовом войск и расстрелом шахтеров. В таких диких формах — в ответ на нечеловеческие условия жизни — прорывались отчаяние и месть. Но не только это… С точки зрения исторической перспективы стачки становились началом протеста, утраты исконной веры в незыблемость давящих их порядков, разрыва с рабской покорностью перед начальством. Рождалось чувство необходимости коллективного отпора. Иными словами, это были первые — пусть примитивные, пусть уродливые — шаги пробуждения сознательности¹⁷.

В марксизме существуют положения, которые имеют характер аксиом. Не потому, что не нуждаются в доказательстве, а в силу того, что именно они являются базой всего мировоззрения. Кстати, именно такие «аксиомы» чаще всего забываются теми, кто причисляет себя к марксистам. Одно из таких положений — народ не может быть лишь объектом благодеяния сверху, и освобождение трудящихся должно стать делом самих трудящихся.

К чести Плеханова, он постоянно напоминал об этом молодым российским марксистам, дабы помышляли они не о «захвате власти», а о трудной и долгой работе революционного просвещения и организации масс.

«Если бы бог, — писал Плеханов, — спросил современного социалиста: желаешь ли ты, чтобы я немедленно, без всяких усилий со стороны страдающего человечества, даровал ему экономическое блаженство? — то социалист ответил бы ему: творец, оставь блаженство себе, а страдающему и мыслящему человечеству, современному пролетариату, позволь освободиться собственными силами, дай ему возможность прийти к доступному для него счастью путем борьбы, развивающей его ум и возвышающей его нравственность. Завоеванное такой борьбой, его счастье будет не только несравненно полнее: оно будет также гораздо прочнее. Всем обязанные тебе, люди навсегда останутся рабами; «Господь дал, и Господь взял», — смиренно будут твердить они… А когда они освободят себя сами, тогда, — не взыщи на резком слове, всевышний, — тогда придет конец твоей власти, потому что тогда и они будут, как «бози»… Мы знаем, товарищи, путь, ведущий социалистов к их великой цели. Он определяется немногими словами: содействие росту классового сознания пролетариата. Кто содействует росту этого сознания, тот социалист. Кто мешает ему, тот враг социализма»¹⁸.

Ульянов полностью разделял эту позицию. И когда либеральные народники, воспевавшие сермяжную «народную правду», поглядывали с опаской на этот самый народ и советовали, что «лучше бы без борьбы», Владимир Ильич ответил: они «абсолютно неспособны понять, какое всеобъемлющее значение имеет самостоятельное выступление тех, во имя кого и пелись эти сладкие песни»¹⁹.

Смысл деятельности «идеологов трудящегося класса», пишет он, состоит «в формулировке задачи и целей той «суровой борьбы общественных классов», которая идет перед нашими глазами…». И с этими идеями из «тесных кабинетов интеллигенции», а тем более из «либеральных салонов» надо идти к рабочим, к тем, для кого «идеалы» «нужны», потому что без них им приходится плохо»²⁰.

В заключение своей работы Владимир Ильич предостерегает молодых социал-демократов от иллюзий быстрого и блестящего успеха. Для «утилизации» революционных идей «требуется громадная подготовительная работа, притом работа, по самому существу своему, невидная. До этой утилизации может пройти более или менее значительный период времени, в течение которого мы будем прямо говорить, что нет еще никакой силы, способной дать лучшие пути для отечества…» И независимо от того, когда это произойдет, на протяжении длительного периода для российских социал-демократов единственной «мерой успеха своих стремлений является не разработка советов «обществу» и «государству», а степень распространения этих идеалов в определенном классе общества…»²¹

«НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ»

Василий Шелгунов был одним из тех продвинутых питерских пролетариев, через которых и народники и марксисты еще в конце 80-х годов выходили на контакты с рабочими кружками.

Встретив как-то у Калмыковой Петра Струве, Василий Андреевич спросил, не согласится ли Петр Бернгардович в качестве пропагандиста вести занятия в таком кружке. В ответ Струве, как обычно, «скорчил физиономию какого-то божества. Очевидно, ему и хотелось, но в то же время, прикидывая в уме, не будет ли это с его стороны большой щедростью, он сказал: «…Видите ли, у меня сейчас более серьезные задачи. Я решил посвятить себя более серьезному труду»¹.

Для Владимира Ульянова подобного вопроса не существовало. Еще в работе «Что такое «друзья народа»…» он написал, что для социал-демократа «на 1-ое место непременно становится всегда практическая работа пропаганды и агитации по той причине, во-первых, что теоретическая работа дает только ответы на те запросы, которые предъявляет вторая. А во-вторых, социал-демократы слишком часто, по обстоятельствам от них не зависящим, вынуждены ограничиваться одной теоретической работой, чтобы не ценить дорого каждого момента, когда возможна работа практическая»².

Если обратиться к литературе о первых шагах российского пролетарского движения, то зачастую складывается впечатление, будто появление рабочих кружков было связано исключительно с революционно-просветительской деятельностью радикальной интеллигенции. Парадоксально, но примерно так изображали дело и жандармы, убежденные в том, что именно «студенты-социалисты» совращали с пути истинного и подстрекали к бунту заблудших агнцев. Между тем процесс роста пролетарского самосознания и активности был гораздо сложнее.

80-е годы иногда называют «мертвым» десятилетием. Десятилетием упадка и ретроградного движения. Порой казалось, что все и вся уперлось в какой-то тупик. Но именно в это время вызревали — невидимые для обывательского глаза — силы, которые в 90-е годы дали толчок бурному росту экономики и оживлению в общественной жизни.

Мало менялись лишь чудовищные условия труда и быта русского рабочего. Полуграмотный, недавно вышедший из деревни человек жил однообразной, беспросветной, полуживотной жизнью. И хотя даже в «мертвое» десятилетие не было года, не отмеченного стихийными стачками, многим действительно казалось, что этот «Коняга», отданный в жертву хозяевам, никогда не сможет вырваться из проклятой кабалы и найти лучшую дорогу. Только редкие одиночки думали о необходимости перемен, читали, учились, старались подняться выше. И как раз в 80-90-е годы помимо сугубо личностных, человеческих мотивов для этого появились и новые побудительные причины.

Подъем индустриального производства резко повысил спрос на квалифицированные кадры. В какой-то мере он удовлетворялся приглашением иностранных мастеров и рабочих. Но наиболее разумные хозяева решили, что таких профессионалов можно готовить и у себя. Это и привело к открытию при некоторых предприятиях и в фабричных районах различного рода общеобразовательных школ и ремесленных училищ.

Так, В. П. Варгунин, сын основателя Невской писчебумажной фабрики, впервые в России применившей в данном производстве паровые машины, получив сам университетское образование, основал за Невской заставой школу для детей рабочих, технические классы и воскресную школу для взрослых. Именно в ней учительствовали уже упоминавшиеся Надежда Крупская, Зинаида Невзорова и Аполлинария Якубова³.