Амрита поднялась, привычно провела ладонями от обвисшей груди к бёдрам. Спросила:
— Ну как, посмотрел?
— Да.
— В таком случае — прощай, Исти. Мне жаль, что так получилось. Возможно, мы ещё увидимся, но это будет неудачный для тебя день.
Война возродилась внезапно, словно кто плеснул в пламя греческого масла. По всему миру прокатились кровавые расправы над поклоняющимися новому богу. Обрушиться на бунтовщиков всей сверхъестественной мощью боги не могли, ибо это означало бы конец мира, поскольку еретики встречались даже среди пигмеев, обитавших в чащобах Сенны, и между краснокожих дикарей, обживавших западный континент. Перебить всех мастеровых тоже не казалось возможным — комфортная жизнь, как и предсказывал когда-то Хийси, навеки полонила и людей, и бессмертных. Оставалось лишь избивать самых непокорных и угнетать всех, кто мог быть заподозрен в ереси. И, уж конечно, первые удары упали на три города, где забрали власть апологеты нового учения.
Бури и ледяные туманы обложили Хольмгард, не дозволяя судам выйти на промысел. В Индии объявилась чума и неудержимо двинулась к границам Норгая, обещая в полгода обезлюдить цветущую страну. Герцог Лиезский из своего городишка обратился ко всем странам, призывая к священному походу против богопротивного Норгая. На этот раз призыв был услышан, поход начался.
Первыми, на свою беду, высунулись жрецы морского бога. Басейн наконец сообразил, как именно его обманули, и вывел авгуров вместе с монастырской дружиной против города. Сначала одно за другим были произнесены мрачные пророчества, затем дело дошло до открытой войны. В неуказанное время страшный рёв обрушился на дома. Люди падали на улицах замертво, у некоторых шла кровь из ушей. Животные бесились и набрасывались на собственных хозяев. Одновременно монастырская дружина подошла к стенам Монстреля и воем бронзовых труб сокрушила одну из воротных башен. Более жрецы ничего сделать не успели, потому что со стен ударили пушки. Хотя со времён Хольмгардской обороны прошло не так много времени, это были совсем иные пушки. Мортиры картечью снесли явившегося врага, а длинноствольные кулеврины обрушили зажигательные бомбы прямо на крыши святилища. Великий магистр погиб под обломками, жрецы частью разбежались, частью разделили его участь. Оракул горел два дня, покуда от него не остались лишь закопченные остовы стен. Осиротевшие альбатросы и поморники ещё долго кружили над развалинами, но их полёт уже ничего не предвещал.
Впрочем, как ни странно, устричная ярмарка состоялась в своё время, и рыбы в эти дни было съедено ничуть не меньше, чем в прошлый год.
Между тем война неуклонно приближалась. На защиту низвергнутого герцога встали германские княжества и богатые города Лютеция и Соломоники. Войска собирались со всех западных земель, и даже вечный город Карфаген прислал дружину, ведомую магом и чернокнижником Дайсаном. Вся эта громада собралась в окрестностях Лиеза и кружным путём, через земли Северской марки двинулась к стенам Монстреля.
Как обычно, герцога сопровождали рыцарская конница и Сангонская гвардия, вооружённая преданными баронами. Были, однако, и новшества. Герцог не забыл, что единственные, кто во время осады Хольмгарда сумел противостоять вылазкам ушкуйников, были стрелки из арбалета. И хотя арбалет считался столь же скверной машиной, что и пищаль, но победа казалась важнее, и потому во главе войска двигался целый полк стрелков, посаженных на коней и вооружённых новейшими самострелами, которые можно было заряжать, не слезая с коня, с помощью специального крючка, приваренного к стремени. Командовать конными арбалетчиками герцог поручил вернейшему из верных — Вольдемару де Бейну, который поклялся своей любовью к баронессе де Тренд, что не успокоится, пока последняя арбалетная стрела не вонзится в тело последнего из еретиков.
Хольмгард и Монстрель вместе готовились отражать нападение. Было решено не подвергать разорению окрестные земли, а встретить противника на подходе, в землях Северской марки. В городе спешно лили пушки — небольшие бомбарды, которые можно было бы поставить на колёса, запасали тёртый порох, ковали кирасы, снаряжали ручные гранаты и готовили провиант. Из Норгая прибыл отряд добровольцев, а беженцы-мастеровые из окрестных городов составили отдельный полк.
Исту было тяжело находиться в городе, где всё пропахло железом, но всё же он ежедневно появлялся то в Хольмгарде, то в Норгае, но чаще всего в Монстреле. Случалось бывать и в других городах, где, несмотря на гонения, продолжалась работа в пользу мятежных городов.
В тот раз Ист очутился в Лютеции, где алхимики местного университета, сами того не зная, готовили зажигательные смеси для бомбард. Покинув провонявший аммиачными миазмами подвал, Ист вышел на набережную. Здесь снаряжали баржу, которая должна была спуститься к морю. Ещё недавно все баржи были заняты спешащими на войну наёмниками, а теперь единственным пассажиром оказался давний знакомец: убелённый сединами и мудростью Амадей Парплеус. Человек двадцать студентов пришли проводить профессора, чьи лекции успели прославиться от Монстреля до самой Ниневии.
— Опять война! — говорил мудрец, вздымая худые руки. — Опять кровь, убийства и смертельная магия! Когда-то, в юности, я и сам участвовал в войнах, но за полторы сотни лет это занятие наскучило мне. Амузия — вот удел воина. Поэтому я уезжаю. Возможно, я отправлюсь в Индию, где помнят меня молодым, или в Наман, где ещё остались не изученные мною тайны. Но в любом случае я поеду туда, где железо не касается человеческой жизни. Много ли радости приносит битва? Один знакомый мне мудрец изрёк: «От войны бывает польза только войне». Поэтому — прощайте! Я вернусь не скоро…
Баржа отчалила, студенты закричали и принялись бросать в воздух береты, а Ист, незримый, стоял чуть в стороне, пронзительным взглядом окидывал разом десятки стран и видел, что престарелый мудрофил нечаянно попал в точку. Отовсюду к границам Монстреля шли люди, каждый из них мечтал о подвигах, но лишь немногие должны были остаться в живых. И тех, кто двигался навстречу им, ждала та же самая судьба. Близилась большая война, и никому, кроме горстки богов, не ожидалось от неё пользы. Победит Ист или победят сторонники прочих богов — от войны будет польза только войне. И войска уже не остановить, даже если удастся замириться с Амритой и другими бессмертными. Нет способа остановить людей, когда они стронулись с места и пошли великим потоком.
Ист шагнул, в одно мгновение оказавшись за сотни лиг от Лютеции. Он видел, что начавшуюся схватку не предотвратить, но всё же искал выход. Ист бросился к войскам, входившим в Вальденбергскую теснину, соединявшую Северскую марку с приморскими землями. Здесь скрипели тележные и пушечные колёса, висела хриплая ругань и рассыпалась барабанная дробь. В двух днях пути отсюда ворочалось другое войско, столь же огромное и убийственное. Там царили те же звуки и те же мысли. И никакой бог уже ничего не мог изменить.
Ист повернулся и молча пошёл прочь. Больше всего ему хотелось сказать, как когда-то в детстве: «Я не хочу быть богом».
Ноги сами вели Иста в далёкий, полузабытый Снегард.
За последние годы Снегард изрядно изменился. Вокруг слобод, что прежде вольно рассыпались по склонам трёх холмов, теперь вырос угрюмый частокол, и дома уже не выползали за стену — видно, и у северных жителей появилось что терять, кроме жизни и свободы. Только кузнецы и углежоги, как и прежде, стояли особняком, с гордым презрением поглядывая на жмущиеся за оградой дома.
Обновился и город. Известняковые плиты на земляном валу, за которые город получил гордое прозвище «белокаменный», заменились массивной гранитной кладкой, лишь центральная башня, сложенная из негноимой лиственницы, оставалась прежней. Капище тоже изменилось: там, где прежде торчало полтора десятка идолов, теперь возвышался один всемогущий Хаймарт, вырезанный из цельного ствола, с ветвями и корневищем. Конечно, по домам у людей встречались куколки Амриты и многозаботливой Мокриды, по весне мальчишки от души пускали по ветру семена поседевших одуванчиков, что во все времена полагалось жертвой Ноту и Зефиру. Но нигде не было видно изображений огненного воина Галахана, а ведь некогда именно под этим именем чтили в Снегарде мстительного Гунгурда.
Ист усмехнулся. Значит, тут нейтральная территория, ведь изображений молодого бога здесь тоже нет и в заводе. А было бы забавно послушать, что могли бы рассказать о нём старухи, помнившие кухонного мальчишку Иста.
У реки, где прежде коптила небо лязгающая железом кузница, теперь располагалась целая слободка. Перестук молотков звонко разносился в морозном воздухе. Ист, не останавливаясь, прошёл мимо. Здесь ковали по старинке, но всё же это была техника, и воздух жёг грудь частичками окалины.
Лес вдоль реки был сведён, кузни жадно жрали дрова, соперничая с целым городом, но дальше, за цепочкой сглаженных временем скал, оставался заповедный дернастовский бор, за единую щепку из которого кёниг самолично снёс бы голову потравщику. Впрочем, ягоды и грибы снисходительный кёниг позволял собирать безданно. Смирная охота — бабий промысел, благородному в такие дела мешаться не с руки.
Лесников снегардский кёниг не держал, однако чаща и впрямь оставалась нерубленой, народ боялся повелителя, умеющего свести счёты со всяким. Кёниг и сам знать не будет, кого казнил, покуда обидчик не умрёт, изгрызенный злым червём. Ист, впрочем, надеялся, что у леса есть ещё один защитник — покрепче повелителя мечей.
По недавно ставшему льду Ист перебрался на тот берег. Куда как проще было бы пройти волшебной тропой, но Ист не хотел проявлять тут свою силу. К учителю, если учитель живёт здесь, надо идти дорогой смертных.
Гортанный напев рога прервал его размышления. Из лесу показалась охотничья кавалькада. Мохнатые кони, осыпанные слетевшим с деревьев инеем, хрустко ступали неподкованными копытами по снежной тропке. Всадники в полушубках, крытых дорогим сукном, волчьих шапках, жёлтых сапогах. Свита… Простые люди так не ездят. Сам кёниг чуть приотстал, наблюдая, как проезжают опушку дровни, на которых громоздилась медвежья туша. Мужицкая лошадь, впряжённая в сани, неровно дёргала оглобли, косясь на страшную поклажу.
Ист сошёл в снег, пропуская обоз. Он не кёниг, ему честь беречь не нужно. В следующую секунду жёсткий прищур Фирна дер Наста зацепил его, и Ист понял, что узнан.
Медленно, словно нехотя, растопыренная пятерня потянулась к висевшему на поясе ножу. Вот он каков, молниеносный бросок повелителя мечей, если смотреть на него глазами бессмертного!
Вот волосатые пальцы смыкаются на рукоятке, вот из ножен показывается сизое лезвие…
— У тебя уже нет ушей, — молча произнёс Ист. — Ты хочешь остаться и без носа?
— Здравствуй, племянничек! — Оказывается, дер Наст тоже умел говорить, не произнося ни слова. — За наследством явился? Не рановато ли?
«В самый раз», — чуть было не ляпнул Ист, но вдруг ему стало жалко этого злого, неумного, но всё-таки гордого человека, единственного в мире сильного мага, который не пошёл на службу ни к кому из богов. Конечно, если бы не Хийси, чьи владения расстилаются окрест, непокорного кёнига уже давно бы раздавили или заставили сломаться, но сам он никогда не искал места возле бессмертных.
— Я похож на человека, явившегося занимать трон? — спросил Ист, смахнув снежок с призрака драной шубейки, окружавшей его фигуру. — Я просто иду по своим делам.
— Врёшь!.. — прохрипел повелитель мечей. — Такие, как ты, не ходят просто так! Ты кому служишь, щенок? Без чужой помощи ты не смог бы выбраться из кристалла, даже старухе Дигди было не под силу расколоть его одной! Ты опозорил весь род! Твой отец был толст и ленив, за что и поплатился, но он был настоящим дер Настом и никому не служил. А ты — выродок, бастард, укравший родовой дар, ты ничтожество!..
Рука с зажатым ножом стала медленно подниматься для броска.
— Отдай! — коротко приказал Ист и мысленно вырвал нож. Замершим в своём времени воинам показалось, что кинжал сам выпал из безвольно обвисшей руки. Ист ногой отбросил нож в рыхлый придорожный сугроб. Фирн дер Наст дёрнулся, словно клинок вошёл ему в грудь.
— Да, ты с твоим хозяином сильнее меня, — с трудом вытолкнул он слова, — но ты всё равно приблудок и продажная тварь! А теперь можешь звать того, кто тебе помогает!
— Я действительно всего лишь иду по своим делам, — усмехнулся Ист и, выбравшись на тропу, зашагал к недалёкому лесу.
Лес казался взбудоражен недавней охотой. Обманчивая тишина ещё помнила звуки рогов, крики, конский топот, рёв умирающего зверя. Но чем глубже в чащу, тем спокойней становилось вокруг, реже встречались людские тропы, чаще истинные лесные пути. Здесь было сердце леса. Люди сюда попадали редко и случайно. Или же не случайно, но всё равно редко.
Ист остановился возле старой сосны. Древнее дерево накренилось, вздыбив корнями дёрн, но даже под снегом в усыпанной иголками почве не было видно ни единого просвета; если там и была пустота, то вход в неё находился не здесь. А может быть, там вообще ничего нет, лишь пустая каверна — обиталище мокриц и многоножек. Ответ на этот вопрос мог бы дать только хозяин берлоги, если это взаправду тайные хоромы старика Хийси.
— Учитель! — позвал Ист. — Я пришёл к тебе. Ты мне очень нужен.
