минуту, и недобрый Жель, почему-то считавшийся покровителем стад. Они стояли, могучие победители, открывшие дорогу в новый мир, возвышаясь до самого неба, и один только Ист видел их настоящий облик: кучку перетрусивших, жмущихся друг к другу людишек, и даже не людишек, а ничтожных, жалких богов, бегущих из отринувшего их мира.
Люди и стада прошли, наступила очередь магов. Их было совсем немного — сотни полторы, тех, кто перестал быть человеком, но не сумел добиться бессмертия. Сейчас они были горды, каждый излучал силу и довольство, лишь в дер Насте чувствовалась какая-то тревога. Неожиданно дер Наст шагнул вперёд и, глядя в лицо Исту, громко произнёс:
— Ты всегда был моим врагом, но сейчс я беру назад обидные слова, что вырвались у меня когда-то. Ты жил и умер, как полагается повелителю мечей. Тебя будут проклинать, но никто не обвинит в трусости.
— Спасибо на добром слове. — Ист кивнул.
Дер Наст вбросил меч в ножны и первым направился к ждущему проходу. Ист молча смотрел ему вслед. Несладко придётся бывшему кёнигу в новой жизни. Боги не умеют забывать, и самовольному чародею ещё не раз помянут сегодняшнюю выходку.
По толпе чародеев прошла дрожь, словно единое существо вдруг поёжилось испуганно. Кто-то закричал, желтокожий воитель вновь выхватил свой крис, как бы собираясь ринуться в битву, но вместо того, расталкивая более тщедушных собратьев, помчался к проходу. В одну минуту торжественный порядок был разрушен. Уже не повелители сущего, а смертельно перепуганные человечки, забыв обо всём, стремились первыми прорваться в ворота. Ист прислушался и который раз за этот день злорадно рассмеялся. Он услышал сочные шлепки, тяжёлое пыхтение и бессмысленную скороговорку бредущей катаблефы. Как он мог забыть, ведь не все боги участвовали в облаве на мятежника! Есть ещё один бог, добившийся всемогущества меньше месяца назад, и сейчас он спешит сюда, чтобы задать свой извечный вопрос, на который ему никто не смеет ответить.
Теперь бежали все, даже ожиревший Фран беспокойно заворочался и потопал к спасительному проходу. Конечно, катаблефа не могла так просто прервать его сонное существование, но вряд ли даже Фран сумел бы уснуть рядом с таким соседом. А убить бессмертную катаблефу? Конечно, убить можно кого угодно, если знаешь, как это делать. Но подобный опыт даётся только с риском для своей жизни, которую очень не хочется терять.
Боги бежали. Один лишь Гунгурд задержался на мгновение, чтобы послать давно заготовленную молнию в переплетение срубленных веток. Деревья полыхнули разом, жадное пламя метнулось ввысь. Сладко запахло печёными яблоками. Вот и ещё один шаг к новому миру; с этой минуты никакое знание не будет даровано людям за просто так, всякий шаг по пути ненавистного прогресса придётся оплачивать долгими трудами. Ист мысленно кивнул: это справедливо, так и должно быть в правильном мире.
Студенистое чадо Роксаланы, пыхтя и постанывая, показалось на тропе. Ничего не скажешь, это действительно был бог! Бессмысленно могучий, неосознанно жестокий, ненужный даже себе самому… в нём оставалось лишь одно человеческое чувство, которое успело сделать несчастной даже эту, казалось бы, безмысленную кучу плоти.
— Где моя мама? — произнёс скрипучий голосок.
Ист дёрнулся и, чувствуя, как впилась в тело проклятая цепочка, заорал:
— Малыш! Вот они сгубили твою маму! Вот эти, которые удирают от тебя. А теперь они схватили меня! Накажи их!
— Они тебя обижают? — спросило чадо.
— Они обижают маму! — крикнул Ист, надрывая глотку.
Последний из богов скрылся в жемчужно-опаловом сиянии. Никто из них уже не думал, что прежде надо уничтожить непокорного Иста и прибрать волшебную цепь. Сейчас приходилось спасать собственную бессмертную шкуру. Призрак ворот задрожал и начал стремительно размываться, одновременно сужаясь в точку.
— Не-е-ет!.. — Сверлящий визг катаблефы рванул по ушам. — Сначала отдайте маму!
Гора плоти метнулась невероятным прыжком, тем самым, что опередил когда-то удар бога-воителя. От прохода в иной мир уже, почитай, ничего не осталось, но липкое тело, всхлюпнув, всосалось в невидимые уже ворота, и тут же с коротким стоном оборвавшейся струны проход закрылся.
Секунду Ист осознавал произошедшее, потом хрипло засмеялся. Конечно, его судьба предрешена, но даже сейчас он не согласился бы поменяться местами с бессмертными, по стопам которых тащится их проклятие, такое же бессмертное, как и они сами. Пусть даже там, по ту сторону реальности, расстилался цветущий рай, теперь там жить опаснее, чем в мангровых чащах Сенны. Дорого заплатит Амрита за своё бессовестное любопытство. А вместе с ней заплатят и остальные боги. Им есть за что платить.
Чёрный ворон с неторопливым «кра-кра» пролетел над головой, и Ист перестал смеяться. Теперь ему было не перед кем изображать гордое безразличие; Ист, стараясь не потревожить цепь, замотал головой, сдувая с ключиц и груди обнаглевших комаров. Солнце было уже невысоко, и вместе с вечерней сыростью в воздух поднялись армады крошечных кровопийц. Одни из них лениво взлетали, потревоженные дуновением Иста, но на их место тотчас садились новые. А ведь прежде комары Иста не кусали, даже мысль такая не приходила в их безмозглые головки. И магией их не шугануть, Глейпнир не позволит.
Несколько минут Ист мужественно старался не обращать внимания на жужжащую тучу. Сколько же их? Рассказывали, что человек, привязанный вот так, как Ист, к утру был мёртв и в теле его не оставалось ни капли крови. Конечно, бессмертного так просто не убить, но ведь и комарам тоже некуда торопиться.
«Интересно, — с натугой подумал Ист, — сколько времени меня будут помнить? Может быть, забудут уже завтра. Хотя почему? Прометея-то помнят».
Ист дёрнул подбородком, размазав пару остервенело жрущих комаров.
Почему-то думалось не о себе, а о Прометее. Да, невесело было умирать другу людей. Умирать всегда невесело, и мысль о том, что будут говорить о тебе спустя века, ничуть не помогает сегодня. Да и что такое — людская память? Те, для кого Прометей был богом, умерли вместе с ним, остались лишь те, кому было за что благодарить мятежника. Именно эти благодарные люди сочинили сказку об ужасном орле, посланном богами, о нечеловеческих муках, длившихся сотни лет. Всё было не так. Мучения восставшего бога оказались вполне человеческими и длились от силы пару дней. Прометея заели комары.
Ист всхлипнул и дёрнулся ещё раз, вызвав новое сжатие цепи.
Время тянулось медленно. Уже и комары свербят не так жгуче, притерпелась взбухшая кожа, но зато каждая минута обращается в долгую пытку. На миру и смерть красна, а тут, где никого нет? Можешь перемогать муку, можешь выть, истекая криком, — никто не услышит, никому и дела нет. Страшно. Страх не там, где машут резаком перед глазами, страх в неторопливой неотвратимости.
Повиси, отдохни, обманываясь притерпелостью плоти, — всё вернётся, и боль, и зуд, что хуже боли.
Тонкий, не испорченный людским воспитанием слух уловил шаги на тропе. Двое идут. У одного шаги сторожкие, лесные, второй — человек. Да, теперь по этой тропе может пройти всякий, она больше не уводит в небо. Но кому понадобилось идти сюда? Кто-то из отставших, забытых магов? Наверняка они есть на Земле, ещё не до конца испорченной проклятым прогрессом. Нет, колдун бежал бы что есть сил, кляня себя за опоздание, а этот идёт, как на прогулке, шагает, словно в запасе у него вечность и спешить незачем отныне и навсегда. Не может это быть и человек избранного народа, эти тоже шли к цели, торопились, и отставший не гулял бы сейчас так безмятежно. Неужто просто прохожий? И его ничуть не удивляет, что он попал в незнакомые места? В прежние века люди сюда забрести не могли.
В любом случае гуляке сейчас не поздоровится, тот, кто крадётся следом, — зверь или лесная нечисть. И раз он не уходит в сторону, то, значит, скрадывает беспечного прохожего и скоро закогтит.
Ист старательно прислушивался к приближающимся шагам, даже голову попытался повернуть, но Глейпнир оказался начеку, многозначительно сдавив горло.
Из-за камня показался человек. Ист узнал его с первого взгляда. Этому человеку действительно было некуда спешить и незачем торопиться. К камню с распятым на нём богом подходил бессмертный бродяга Торп.
Пять лет Торп слыхом не слыхал о своём недруге. Сатар пропал, как не было. За это время Лика родила Торпу близнецов: Иста и Карса — и снова ходила в тягости. Подросший Вере, осознав себя взрослым, командовал малышнёй, помыкая близнецами, как когда-то Тинда помыкала им. Тинда заневестилась и выскочила замуж так стремительно, что едва благословения дождалась. Жених был из небогатых и остался здесь же, на хуторе. У северчан такое не считалось зазорным, а Торп так и рад был, что семья множится. Дом большой, а если что, он и новую избу может срубить, благо что руки на месте и сил не убавилось. Тинда тоже ходила с пузом, и вечерами домашние гадали, кто родится раньше — дядя или племянник.
Первой успела Тинда. С утра собирались всей семьёй выкашивать подросшую отаву — вместо дурёхи Бяши в хозяйстве были уже две коровы, и сена не хватало, — но до покоса не дошли, у Тинды начались схватки. «Родить нельзя погодить», — говаривали старики. Лика с зятем повели Тинду домой, Вере помчался в деревню за повитухой, а Торп — нечего делать — отправился косить. Полдня отмахал без единого передыха, потом бросил литовку и, не утерпев, побежал к дому.
Лика высунулась на робкий стук, крикнула:
— Разродилась уже! Внучка у тебя! Девка — загляденье! — И снова захлопнула дверь.
Зятя поблизости не было, видно, как и полагается в таких случаях, взявши пару-тройку грошенов, будущий папаша отправился в Рамеш и сидит сейчас в корчме, ожидая, когда из дому прибежит посланный. Вот тогда серебряные монеты и пойдут на пропой всем, кто случится в эту минуту рядом. В корчму Торпа не тянуло, и он побрёл обратно к кулигам, подобрать косу. Не дело, когда дорогая вещь валяется в кустах. Народ кругом честный, да и нет никого сейчас на лесных полянах, однако во всём должен быть порядок.
На полпути дорогу пересекал лесной ручей. Вода в нём была тёмная, каштановая от опавших листьев и горько пахла осиновым листом. Обычно через воду перебирались по упавшей лесине, но сейчас задумавшийся Торп дал лишку на левую руку и вышел к такому месту, где переправы не было. Здесь Торп и встретил старого знакомца.
Лесной маг Сатар метался вдоль ручьевины, вздымал к небу кулачки, шипел проклятия, стучал по деревьям посохом. В первый миг Торп было перетрусил, затем разозлился, а потом вдруг заметил, что посох в руках у коротышки не настоящий, а так — деревяшечка, покрытая неумелой резьбой, и все чувства сменились жалостью.
— Ну что, бедолага? — спросил Торп. — Через ручей не перелезть?
Сатар испуганно дёрнулся, отскочил.
— Я тебя не трогал! — закричал он.
— Так и я тебя не трогаю, — благодушно объявил Торп. — Я помочь хочу. Тебе что, на тот берег надо?
— На тот свет! — огрызнулся немощный маг.
— Ладно тебе. — Торп привычно шагнул в ручей. — Давай перенесу. Только шею не трожь, а то знаю я тебя.
— Тебе нельзя на тот берег! — всполошился колдунишка, но тут же сник: — А хочешь, так пошли. Всё равно уже опоздали.
— Куда опоздали-то? — спросил Торп, поставив Сахара на сухое и выдирая из ила увязшие ноги.
— Говорил же — на тот свет. Великие боги решили покинуть наш мир, и всем магам, и колдунам, и ведьмам велено собраться в неком тайном месте, чтобы уйти вместе с ними. А я, самый искусный из всех, — опоздал! Это ты виноват, сломал посох, а без него мне не всякая дорога откроется.
— Нечего было душить, — мрачно возразил Торп. — Ну да ладно, дело былое. Пошли, может, ещё и не опоздал. Заодно и я на твоих богов погляжу.
— Да ты что? — вновь вскинулся карлик. — Простым людям нельзя на богов смотреть!
«Какой я тебе простой», — вздохнул было Торп, но промолчал, а оглянувшись, увидел, что Сатар покорно топает следом.
Странным образом Торп не узнавал привычных мест. Вроде бы осинник кругом должен быть, за ним — покосные поляны, а тут всё больше берёзы мельтешат, а потом рябина пошла, да так густо, словно нарочно сажена. И ягод на ней — не обобрать. Надо будет после первых морозцев баб снарядить за рябиной. Вот только почему он прежде тут не бывал? Неужто это та самая Блазная роща, о которой старики в Рамеше толкуют, будто есть тут такое место, где волхвы собираются, а обычному человеку туда пути нет? Значит, не брешет лесовик.
Додумать мысль до конца Торп не сумел, потому что роща оборвалась истоптанной тропой, и перед Торпом открылась поляна, посреди которой горбатился гранитный утес. Там на саженной высоте к серому камню был прикован человек. Очень знакомый человек, тот, в честь которого Торп назвал одного из своих сыновей.
На скале висел Ист.
Лесному карлику вообще жилось несладко, а после того как сгинул хозяин, так и вовсе захилел Сатар. Хотя и прежде в добром теле ему бывать не приходилось. Как бы ни хвастал
